Деревенщина в Пекине 2
Шрифт:
Размышления бизнесмена прерывает неожиданный телефонный звонок. По высветившемуся на экране номеру сразу становится понятно, что лучше ответить. Ван Мин Тао берет трубку и хмуро произносит:
— Слушаю.
— Вы уже получили уведомление? — интересуется мужской голос на другом конце линии.
— Получил. Не подскажете, в чём дело? Это ведь такой же проект, как и все остальные. Материалы для строительства не изменились. Технологии те же. Ладно, если бы я первый раз строил, тогда другой разговор. Вы, как регулятор, могли бы…
— А я не регулятор, — резко
— Не понимаю, чем я вас заинтересовал, — произносит бизнесмен, хотя определенные догадки на этот счёт у него уже появляются.
Ван Мин Тао вспоминает, как всё устроено в бизнесе по сбору клубники, с которым он был хорошо знаком в молодости. В начале апреля по утренней росе, с шести утра и до десяти часов, собирают самую крупную, сортовую ягоду диаметром двадцать пять-тридцать миллиметров. Она идёт в самые дорогие супермаркеты по цене десять долларов за пятьсот граммов. Мелкую же собирают уже потом, и то не крестьяне, а их дети, племянники, студенты. Вместе с пятнадцатимиллиметровой клубникой идёт и не совсем спелая — это отправляется в магазины попроще. Видимо, в плане контроля бизнеса в стране крупная и средняя «клубника» закончилась, раз сейчас берутся за него.
— Вы что-то хотите мне сказать или предложить? — спрашивает Ван, прищурившись. — Не просто так же этот звонок, потому что вы уже запретили мне акционироваться. Я вложился, и всё, прогорел. Если я не имею права привлекать деньги, мне не на что строить. Безвыходная ситуация. И вы это прекрасно понимаете.
— Господин Ван, вам не кажется, что пора бы подумать об отдыхе? — вкрадчиво предлагает Го Шоцун. — Всё-таки вы не молодеете, а преемника у вас нет. Вряд ли ваша дочь захочет управлять бизнесом. Настоятельно советую вам задуматься о продаже компании, пока такая возможность имеется. Поверьте, это в ваших интересах, — в голосе слышится явная насмешка и угроза.
Ван Мин Тао расправляет плечи, опускает подбородок и словно каменеет лицом. Его за секунду пробирает такая ярость, которую он никогда раньше не испытывал. Перед мысленным взором проносится вся его жизнь. Как он в детстве собирал ягоды, таскал тяжелые деревянные ящики, брал поля в аренду. Но и в этом бизнесе никто не застрахован от превратностей судьбы. Бывало, приходилось носить вёдра с водой и поливать кусты во время засухи. А случались и такие проливные дожди, что смывало не только удобрения, но и половину урожая. В такие моменты всё, о чём он мечтал — просто выйти в ноль. Только чудом успевал собрать второй ремонтантный сорт на том, что оставалось.
Бизнесмен всегда хватался за любую возможность, пробовал всё. Он даже сейчас смог бы работать каменщиком, если бы на стройках не использовалась монолитная заливка зданий. Сколько бессонных ночей он провёл над чертежами, расчётами, бизнес-планами. Сколько встреч, переговоров, рисков и угроз пришлось пережить. А теперь какой-то чиновник в один момент решил всё перечеркнуть?
— Извините, а я могу спросить у вас,
— С какой целью вы вообще интересуетесь? — грубо парирует член Политбюро. — Понимаете, что это не предмет нашего разговора?
— Вы почему-то в одностороннем порядке считаете, что предмет нашего разговора определяете вы, — Ван старший чеканит каждое слово, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость. — А я предлагаю ориентироваться на конституцию нашей страны, статья вторая. Вся власть в Китайской Народной Республике принадлежит народу. Вы у себя там все считаете, что Бога поймали за бороду. Уважаемый Го Шоцун, у меня для вас новость. И вам стоит её очень внимательно выслушать.
— Господин Ван, советую хорошенько подумать над…
— Вам этого никогда не говорили, так скажу я, — не обращая внимания на попытку собеседника перебить, продолжает свою мысль распалившийся бизнесмен. — Вы сейчас разговариваете с источником власти. Я ваш хозяин, а не наоборот! Потому что я — часть народа КНР. Я строю ваши города, плачу налоги и создаю рабочие места!
В динамике повисает тяжелое молчание.
— Вы хорошо понимаете, что несёте? — наконец произносит чиновник. — Вряд ли вы сумасшедший, иначе вы бы в бизнесе ничего не добились.
— Я в своём уме. Просто мне надоело. Китайская Народная Республика создавалась как государство рабочих и крестьян. Я, к слову, записываю наш разговор, уважаемый член Политбюро ЦК. Вы ведь читали вторую статью конституции?
— Читал, — голос собеседника слегка мрачнеет.
— И вы с этим утверждением согласны? — продолжает давить Ван Мин Тао.
— Ну, знаете… — чиновник выдерживает длинную паузу. — Продолжайте. Мне крайне любопытно, к чему вы клоните.
— Да или нет? Не уходите от ответа, товарищ Го! — буквально припечатывает бизнесмен. — Или вам нужно еще раз перечитать текст присяги, которую вы давали, вступая в должность? Освежить в памяти торжественные слова о службе народу?
— Согласен, — отвечает собеседник, пусть и нехотя.
— Я был рабочим почти двадцать лет, — продолжает Ван, сжимая кулак. — Работал много где, в том числе у себя. У меня четыре года горячего стажа у мартена в сталелитейном производстве, где год считается за два! Да, там есть гораздо более заслуженные работники, но я четыре года простым сталеваром работал! Часть здоровья там потерял. А что насчёт вас? Сколько лет вы у плавильной печи отстояли? Или, может, за токарным станком? Резец в руках держали?
— Вы хотите, чтобы с вами произошло то же самое, что и с Джеком Ма? — раздражённо бросает чиновник. — Он хорошо отделался, вам ещё хуже будет! Вы не такая публичная фигура, как он.
— Да мне плевать! — взрывается Ван. — Если Джеку Ма был дорог миллион долларов в год — и вы ему его оставили — его всё устраивало! Разве что только один из его бизнесов подрезали! А я вам всё отдам.
— Вы позволяете себе слишком громкие слова, господин Ван, — цедит Го Шоцун. — Не забывайте, с кем сейчас разговариваете.