Деревня на перепутье
Шрифт:
— Ну уж, Морта! Не вой, пока меж волков не угодила, — одернул ее Григас. — Ты-то ни единого трудодня не выработала.
— С вашими трудоднями мы бы давно со всеми детьми подохли. — Морта привстала за кроснами, задула лампу; снова захлопало бердо.
— Тебя… — начал было Арвидас, но Римшене была такая осанистая, неприступная, а ткань — до того удивительная, что он сразу почувствовал уважение к этой женщине. — Вас, — поправился, немного смутившись, — никто в колхозе работать не заставляет. При такой семье и дома
— Лукас! А ты еще долго будешь поливать чужой огород, когда собственный сохнет? — встрял Григас. — Не собираешься в этом году в бригаду Гаудутиса? Строители нам нужны.
Римша все еще шарил вокруг пояса.
— Не знаю… — промямлил он, уставившись на жену, как на святой образ. — Поглядим…
Арвидас уцепился взглядом за башмаки.
— Говорят, отец, что ты и в сбруе толк знаешь. Хомут чинить можешь?
— Что ни дашь, он все сделает, — отозвался Григас. — Еще в те времена для Демянтиса шлею шил. Руки у него золотые, да и голова не телячий пузырь.
Лукас наконец развязал передник, и тот скользнул на пол, открывая латаные-перелатанные штаны.
— Хочу подобрать двоих-троих умельцев, чтоб упряжь в порядке держали. Мог бы ими руководить, Римша. Выколачивал бы до сотни трудодней в месяц.
— Не брешите уж, — обернулась Морта из-за кросен. — Посулами сыт не будешь. Хватит, двое наших задаром работают. Третьего не заманишь. — Зло громыхнула бердом и бросила через плечо: — Лучше скажи, правду люди говорят, что хочешь коров отобрать?
— Да вот… — заерзал Римша. — С одной коровой не проживем… такая куча детей. — Уставился глазами в землю, дрожа как осиновый лист. И переминался с ноги на ногу.
— На семью — одна корова. Так давно все решили, — твердо заявил Арвидас. — Если сделаем для вас исключение, другие будут в обиде. — Он запнулся, почувствовав неловкую тишину. Растерянно оглядел комнату; горло будто сдавили: из всех углов глазели на него чумазые ребятишки, на ничего не смыслящих личиках их было что-то, что за душу хватало. — Мы вам поможем, — тихо добавил он. — Если не хватит своего, дадим молока из колхоза по себестоимости. Осенью рассчитаемся.
Морта вызывающе рассмеялась.
— Не знала я, что бывают такие благодетели, — отрезала она, стрельнув челноком по основе. — Он корову заберет, а мы побежим к нему за молочком, да еще за свое добро руки целовать будем.
— Да вот… — прошептал Лукас. — Тогда уж масло не продашь…
— Крохами дыр не залатаешь, Римша. Пока колхоз на ноги не встанет, тебе все равно на коленках ползать, — сказал Арвидас. — А вторую корову продай. Она тебя не спасет. Еще неделька у тебя есть, можешь найти хорошего покупателя. Не найдешь, что ж… Придется тебе продать ее колхозу…
— По скупочным ценам, — заметил Григас. — А ты можешь выручить больше. Продавай, не жди. Как будущему родственнику советую. Выиграешь.
— Сам играй.
Арвидас подошел к кроснам.
Морта наклонилась, чтобы откусить концы ниток. Прядь рыжих волос огнем лизнула ткань, словно озарив ее, и в лучах восходящего солнца узорчатая ткань вспыхнула удивительными красками.
— Вот искусство… — Арвидас восхищенно пощупал ткань. — Удивительные руки у вас, Римшене, просто удивительные. — Он отступил на шаг, любуясь тканью, и подумал, что душа этой женщины должна быть вроде этой ткани — такая же узорная, богатая, куда прекраснее, чем кажется с виду.
— Патент, наверно, заставишь выправить, раз понравилось… — бросила она ему, откидываясь, и снова, как ни в чем не бывало, загромыхала бердом.
У Арвидаса заныло сердце — будто в него пальцем ткнули. Он кивнул Григасу — пора уходить.
— Ну как, Римша? — мягко спросил он, взявшись за дверную скобу. — Не бойся, не будет, как до сих пор. Трудодень все твои беды перевесит. Подумаешь?
Лукас беспокойно уставился на жену. А когда та ничего не ответила, он громко, будто на мехи нажали, выдохнул воздух и весь как-то обмяк.
Мужчины, помолчав, вышли во двор.
У колодца Бируте процеживала молоко.
— Римшина дочка, — вполголоса сообщил Григас. — Доярка. Старательная. Доброе утро, Бируте!
— Много надоила? — Арвидас по-дружески пожал ей руку.
— Значит, вы все-таки приехали… — Она забросила за спину соскользнувшую на грудь косу и с любопытством посмотрела на Арвидаса. — Я тут заявление написала. Может, возьмете?
— Какое заявление?
— Хочу из доярок уйти. — Швырнула за спину вторую косу и пошла было в избу за заявлением, но Григас поймал ее за руку.
— Чего дурака валяешь? Солнце тебя ночью перегрело, что ли, чтоб тебя туда?
— Пойдем покажу, чего еще не видели.
Она побежала впереди, зло размахивая руками. Мужчины едва поспевали за ней.
Вошли в хлев. Коровы, сунув головы в кормушки, рылись в соломе. Увидев людей, уставились голодными глазами, замычали.
— Свеклы на кормежку даже по корзине не выходит, а спрашиваете, много ли надоила. — Бируте провела пальцами по ребрам исхудалой рыжухи. — Бока как изгородь. Откуда у такой вымя будет?
— Рацион, чтоб их туда… — вздохнул Григас. — Горстью поле не обсеешь.
— Будто они свои рационы получают! Вот поглядите! — Бируте вывела мужчин в другую дверь к сараю, где лежали колхозные корма. Сквозь расшатанные доски дверей торчали клоки выщипанной соломы. Одна створка двери кое-как держалась на завесах, а вторая валялась на земле. — Лучше уж в поле сложите. Хоть никому не отвечать.
— Говорил Мартинасу, чтоб привел в порядок. — Григас нахмурился. — Ведь и обещал… Вот человек, чтоб его туда…