Деревня на перепутье
Шрифт:
— А Григас что? — выдавил Лапинас, почернев лицом.
— Григас? Чешет в макушке: проблема — выгнать нехорошо, но и посадить негде. Не предвидели, ягодка сладкая. Явился Толейкис и сразу выход нашел: послал двух ребят к Гоялисам, те принесли стол, усадил он непрошеных гостей да и сам к ним подсел. А те растаяли как воск, ягодка сладкая. Ты, говорят, Толейкис, золото — не человек. Ученый, а не задаешься, понимаешь деревенщину. Такому человеку, говорят, не жалко последний кусок хлеба отдать. А Кашетас говорит: «С сего дня твое слово, председатель, для меня — закон». А Толейкис на это: «Раз так, иди играть вместе с колхозными музыкантами». И знаешь что, ягодка сладкая? Кашетас
Лапинас сидит застывший, перекошенный, напряженно вслушиваясь в доносящуюся из темноты музыку, как бы проверяя, точно ли там играет Кашетас. Но посеревшие щеки исподволь наливаются кровью, оцепеневший взгляд оживает, хоть и долго еще не может он сложить губы для первого слова.
— Лезете все в задницу Толейкису. Наверно, сладкая… — наконец залопотал он усталым, полным безнадежной ярости голосом. — Сунуться на свадьбу непрошеными! Свиньи! Как Григас их не выгнал… И ты, Пятрас, туда же. Большое дело, что звали. Если имеешь ясную линию, так за нее и держись. Хочешь на двух стульях сидеть, благодетель. Нет, не выйдет. На Мартинаса насмотрелся. Тот поначалу кружил, кружил, думали, на самую вершину взлетит, а сел… стыдно и сказать где.
— Сел так сел, — заступился Шилейка за двоюродного брата. — А что ему еще делать, коли не он теперь командует?
— Он-то никогда не командовал. Другие им командовали, — со злой издевкой бросил Лапинас.
— Теперь Года командует…
— Ладно, ладно, Страздене. Помни, чем хлеб зарабатываешь, лапонька…
— Пятрялис, проводи меня до хутора Григаса, будь добр, дорогуша. Хочу потанцевать.
Вингела огляделся. Глаза встретили ничего не выражающий взгляд Лапинаса. Неохотно встал, словно придерживали за полы, и побрел из дома, так и не получив ни капли.
Уже глубокая ночь, а на хуторе Григаса не смолкают песни и музыка. Гости не умещаются в четырех стенах, танцорам уже тесно на одном конце сенного сарая. Пара за парой выкатываются в дверь, летят через двор и, сделав круг, мчатся обратно в сарай, словно мотыльки на ослепительный свет примусной лампы, который бьет из дверей, вырывая из ночного мрака весь двор до избы и вишневого садика. А дальше уже светло от окон избы. Земля дрожит от бешеного топота, уханья, грохота музыки. Кажется, все собрались сюда излить избыток сил.
Ну и свадьба, ну и свадьба, Вот идет гулянье! —тянет Пятрас Интеллигент, изо всей мочи растягивая мехи аккордеона.
Даже колча пляшет молча, Всем на осмеянье, —подпевает Кашетас, устроившись рядком с гармонью.
Нынче пьем и веселимся, Завтра окосеем, —подхватывает Бурба, без жалости избивая барабан, и сам себе отвечает:
Послезавтра выйдем сеять, И заснем, не сеяв…Сметановоз
А пары все мчатся и мчатся мимо; подружки с дружками, сват со свахой, жених с невестой, молодые и старики, прошеные и непрошеные. Бешеная полька, фокстрот, полька молодоженов, «суктинис»… Танец идет за танцем, пара за парой. В сарае прохладно, но музыканты уже сбросили пиджаки, красноречиво поглядывают на столы, да, увы, некогда прополоскать пересохшую глотку. Заказы сыплются как из рога изобилия. В шапку Бурбы, положенную на скамеечку рядом, падают рубли, трешки, пятерки, а иной и целую десятку швыряет. Хороший урожай… Неужто оставлять его не сжатым?
Арвидас заказывает «права свата». Танцует с молодой, подружками, свахой, потом со всеми женщинами и девушками подряд. Пышная шапка свата будто петушиный гребень мелькает то тут, то там. Вот он пронесся мимо окон избы с Годой, среди вишен в его объятиях уже другая, перед музыкантами кружится с третьей, а из сарая вылетает, обняв четвертую. Так разделяет он пару за парой, отнимая у танцоров партнерш. Те в свою очередь отнимают у других; но не один уже выходит из круга танцующих, запыхавшись, — мало кому под силу такой бешеный темп. Кольцо зрителей, опоясавшее двор, становится плотнее, сжимается. Все новые пары выходят из строя, а сват свеж как огурчик — казалось бы, только что начал.
— Не дьявол ли?
— Хочет последнюю пару разделить…
— Гляди-ка, дуду не слышно!
— Кишки у старика скрутило…
— Любо смотреть, как танцует. Мощный мужик!
— Ну и председатель у нас, чтоб его туда! — выражает свое восхищение и Григас, переминаясь в толпе гостей.
Смолкла скрипка, вслед за ней — флейта. Только аккордеон, гармонь и барабан не сдаются. Кружатся лишь две пары: сват с первой подружкой и молодые. Мартинас утирает пот, не в силах сдержать ревность. Наконец Арвидас, бросив Году, разделяет молодых и, сделав несколько кругов с Бируте, возвращает ее Тадасу. Музыка смолкает. Раздаются аплодисменты, со всех сторон слышны одобрительные возгласы. Ай да сват! Всех с ног свалил! Ну, такой свадьбы в Лепгиряй уж точно не видали!
Страздене отпускает локоть Вингелы. Жадным взглядом, как лиса на охоте, следит она за Арвидасом.
— Просим, гости дорогие, за стол. Закусить, пот смыть. Просим… — приглашает Григас. Язык у него заплетается, ноги разбегаются. Весело, чтоб его, как никогда! — Давай споем, Гайгалас. Ты человек хороший, только не ругайся. Не ругайся, не ругайся, Клямас, и все будет хорошо. Люби людей, и они тебя любить будут. Не теряй голову, не волнуйся. Твою лачугу давно пора было спалить, чтоб ее туда. Выстроим дом, в поселке. Колхоз никого в беде не оставит. Но и ты от него не отворачивайся, Клямутис. Не отворачивайся, не отворачивайся.
— От хорошего человека не отворачиваюсь. Дай руку, черт возьми!
Обнялись, целуются. Потом заходят за угол сарая. Возвращаются, облегчившись, негромко напевая Григасову песню:
Хмель зеленый захмелел да на ветру качался, Обвил липу стройную, ласкал да целовался…Арвидас стоит, привалившись к срубу колодце, В одной руке шапка, в другой — платок. Тяжело дышит, вытирает потное лицо, шею, грудь.
— Развеселился, старик?
— Чего грустить, Арвидас, Сын женился! — Григас растрогался. — Не повезло вот, своей дочери нет. Вернется Круминис, Настуте к отцу уйдет. Она мне за родную дочь была, расставаться жалко. Но слезами горю не поможешь.