Держава (том второй)
Шрифт:
После объятий, по–быстрому распили принесённый Акимом лекарственный ханшин, закусили редиской, и вышли на больничный дворик поболтать и перекурить.
Устроившись на отполированной задами несчастных раненых доске, прибитой к двум пенькам, не спеша стали делиться новостями, активно отгоняя атакующих мух.
— Догоняю тебя, каспадина енерала, — передразнил проходящего мимо санитара–китайца Дубасов. — Ходя, иди сюда, — подозвал его. — Вот тебе деньги, — глянул на Рубанова. — У нас в больничных костюмах чохов «ноу». Это я англичанина Иванова вспомнил.
— Причём тут Чехов?
—
— Чохи моя не белу-у, — встал в позу китайский санитар в изжёванном белом халате на синем костюме, уразумев, что ему хотят дать какое–то задание.
У русских их два: позвать проститутку или принести выпить.
— А чего же ты берёшь? — заинтересовался Дубасов.
— Ланы белу. Лан — это десять цин или тысятя чохов, — быстро забормотал китаец, в экстазе закатив глаза и шевеля пальцами.
— У китайцев две любимые темы: Бог и деньги. А русские деньги берёшь? — продолжил допрос с пристрастием подпоручик.
— Белу–белу–белу, — утвердительно замотал головой с косичкой санитар.
— Рядом с больницей лавка с ханшином есть? — в упор задал вопрос Дубасов.
— Ну-у, если выйти на дологу, и пойти дальсе–дальсе–дальсе, мимо кумильни.., налево и опять дальсе–дальсе–дальсе…
Не дослушав, Рубанов протянул ему червонец и показал два пальца, подтвердив жест словами: — Две бутылки ханшина. Сдача тебе, — поглядел, как испарился санитар.
— Знаю этих китайцев, — закурил Игнатьев. — Если бы он здесь не работал, ни в жисть бы не пришёл… И пока от них ответа добьёшься, устанешь ждать. Отвечают с напускной наивностью, прикрывающей, по обычаям востока, нежелание дать ясный ответ. Своя культура у людей.
— Что ты сказал, я тоже не совсем понял, — закурил Дубасов. — Как говорит о Китае доктор: «Страна утреннего спокойствия». — А тут душа с утра горит… Какое, к чёрту, спокойствие? Это от раны в бок, — просветил Рубанова. — И мадамку китайскую вчера шикарную видел, — пошпынял локтем в бок Игнатьева… Рубанов, дай–ка нам в долг стольничек…
— А в чём ты меня догоняешь? — задымил «Белым генералом» Скобелевым» Аким. — Отвечай без экивоков. Как честный, страдающий от раны офицер, а не как восточная жёлтая личность…
— В наградах, — гордо выпустил приличное облако дыма, в котором сумел бы замаскироваться взвод 145-го Новочеркасского полка. — Ну–ка геть отсюда, дизентерики вонючие, — отвлёкся от дальнейшего ответа Дубасов, отогнав две усатые, худые, бледные тени в больничных одеяниях, поспешивших в дощатое заведение у забора. — От этих доходяг подальше держаться следует. Отведали чего–то китайского… А ведь приехали для закупки подков… Полковые лошади уже все копыта стёрли, их дожидаючись…
— По–моему ты тоже приобрёл китайскую привычку долго подходить к ответу…
— Себя–то в молодости вспомни, — огрызнулся товарищ. — А ответ таков. Я блестяще руковожу лучшей в Маньчжурской армии командой охотников. В результате героической разведки в тылу противника, заслужил клюкву на шашку и Станислава на грудь. Теперь к Анне буду стремиться, — завистливо оглядел рубановский орден на пятнистом кителе оригинальной масти. —
— Награды есть, а вот подполковника Покотилова нет, — вздохнул Игнатьев, нервно затянувшись папиросой.
— О вашей батарее вся армия говорит, — соболезнующее похлопал его по плечу Дубасов. — Хорошо, что я тебя в Дудергофском озере не утопил, — морально поддержал товарища. — Говорят, что дрались вы с беззаветной храбростью. А командир вашей 3-ей батареи, заметив в лощине с нескошенным гаоляном японцев, приказал обстрелять их, но с закрытой позиции огонь не причинил желтолицым вреда…
— Тогда он приказал выкатить орудия на самый гребень, но японцы перебили половину прислуги, и орудия пришлось с гребня сопки убрать, — стал рассказывать Игнатьев, — закурив другую папиросу. — Но наши стрелки стали отступать под сильным ружейным огнём неприятеля. Тогда оказавшийся рядом с нами командир 6-й восточно–сибирской стрелковой дивизии Данилов, куда меня прикомандировали, приказал выкатить на гребень хоть одно орудие… Выпало, что моё. Вот тут–то командира батареи и убило… А Данилов поразил своим спокойствием и безразличным отношением к обстрелу. Будто не пули, а мухи летали, — помахал газетой. — Я остался живой, и он. Я был за наводчика, а он подносил снаряды. Да чего–то медлил. Приходилось, временами, покрикивать, подгоняя генерала, — хохотнул граф.
— А вот тут ты врёшь, — с иронией в голосе перебил Дубасов. — Или фантазируешь, — не стал обижать товарища. — Как рыболов после рыбалки…
— Статью прочти, — протянул ему газету Игнатьев.
Китаец так и не пришёл, видимо подсчитав в китайском уме, что такое количество чохов в больнице не заработает.
Рубанов, расспросив друзей, а в основном доктора, как найти русско–китайский банк, после встречи, направился туда. Из присланного родителями письма, он узнал, что голодает и ходит в обносках, из–за потери денег в бою:
«Спасибо, нам Глеб написал о твоих страданиях… Главное, что жив и здоров, высылаем тебе телеграфный перевод, а заодно и Глебу. Говорят, что у вас там всё дорого», — написала ему мама.
«Просто Глеб мечтает поскорее долг получить, вот и хлопочет, — улыбнулся Аким, расплатившись с рикшей и входя в здание банка. — Словно в Петербурге, — подивился на зеркала, забытое электрическое освещение, чистенькие конторки, и цапнулся с отказавшимся пускать его дальше вестибюля швейцаром. — Ну что у них за привычка, никуда меня не пускать», — прошёл к кассе. Там тоже не хотели выдавать деньги, подозрительно косясь на цветовую гамму формы.
Зато на почте, куда он наведался, всё же получив крупный перевод, письма 11-го полка отдали сразу. Там к такому виду были привычны.
На мукденском вокзале, куда зашёл узнать о дне будущего отступления, а заодно и пообедать, купил местные газеты: «Харбинский Вестник» и «Вестник Маньчжурской армии».
Столичных газет в продаже не имелось.
По дороге в полк приобрёл у китайского торговца четыре огромных медных чайника в подарок для взводов своей роты.
«А Зерендорфу с Зозулевским взял ещё ящик красного вина, с трудом договорившись с китайцем довезти его на арбе до полка.