Держи меч крепче, Каллахан
Шрифт:
— А мои друзья поверили мне сразу. Всегда считал, что заклятые враги лучше знают друг друга, чем заклятые друзья. Ни за что не поверю, что ты шел сюда в надежде отделаться парой царапин. Как думаешь, зачем этот портал здесь?
— Чтобы призвать теней. Это тоже глупо.
— Ошибаешься. Этот портал нужен, чтобы войти, а не выйти. Я заберу тебя с собой.
Быть может, он шутит? Или спятил? Каллахан почти не сомневался в последнем, но лгать Марбас умел еще лучше, чем сходить с ума. Зрение сути глядело вглубь, но не могло разобрать, есть ли истина в словах этой тени — слишком уж густая
— Ты точно спятил, — нахмурился Каллахан. — Ты можешь убить меня, если постараешься, но забрать с собой — никогда. Пламя не войдет в Портал. Это невозможно.
— Ненавижу тебя, — прошипел Марбас, впервые сорвав с себя маску спокойствия. Глаза его горели зеленым огнем. — Ненавижу больше всего на свете. Это ненависть взаимна, может даже не отпираться. — Он усмехнулся, зубы его стали острыми, улыбка растянулась, будто он хотел проглотить Каллахана целиком. — Мы просто обязаны остаться вдвоем. Когда еще выдастся такой крепкий союз? Нам будет хорошо в бездне… мне хорошо. Я умею гореть ярко и научу тебя тому же. По ощущениям — нет ничего отвратительней, но меня будет греть мысль, что твоя слабая душонка воет от боли. Я сам постараюсь, чтобы ты кричал громко.
— Пламя неотделимо от моей плоти и не пройдет с твой мир, Тень.
— Если только не отступит от тебя.
Легкий червь сомнения пробрался в нутро Каллахана, заставив на мгновение поверить Марбасу. Не настолько же он безумен, чтобы говорить от таких вещах. Но нельзя поддаваться. Помни, что ложь удается ему лучше всего.
— Ни разу еще Пламя не покидало Проявителя.
— Ты будешь первый, — Марбас протянул к нему руки и раскрыл ладони. — Рано или поздно ты бы загнал меня в угол. И вот, это случилось. Чего уставился? Делай, что хотел.
Каллахан будто очнулся от морока, сделав еще два шага вперед. Еще пару метров, и острие меча коснется его живота и проткнет насквозь. Как же трудно идти… Пламя звенело в его ушах, и звенело, когда текло по жилам. Глаза болели в глазницах, выжигаемые огнем, голова шла кругом. Все равно что камень ударяется о камень, чтобы выбить искру. Каллахан чувствовал себя между этих двух камней, и Пламя ударяло по нему, выбивая искры из глаз. Боль…
— Что, больно? — Марбас все видел и радовался.
— Да. Больно.
— Почему ты не убил Крайнона? — дошло до слуха Калалхана сквозь туман мыслей. — Отвечай!
— Чтобы хватило сил на тебя, — Каллахан не хотел отвечать, но ответил.
— Врешь, — Марбас отбросил его ответ, как мусор. — Думаешь, я вызвал его, чтобы тебя вымотать? Помни о стакане воды. Говори мне правду!
— Нет… дело совсем не в силах.
— А вот это правда. Не соврал… — выдохнул Марбас, опустив плечи.
— Пламя может заполнить даже пустой сосуд, — Каллахан дошел до Марбаса, прикоснувшись горящим острием к его животу. — Если бы я использовал силу, оно бы все равно наполнило меня, если бы… — Каллахан осекся. — Я не был уверен…
— Тебе не хватило веры?
— Нет, я не мог рисковать…
Партал был совсем рядом — под ними. Он заволновался и блеснул, и, казалось, стал расширяться. Волны иного пространства прорывались сквозь хрупкую пелену границы двух миров, назначенные координаты отправных и принимающих
Марбас сделал шаг вперед. Обхватив обеими руками горящий клинок, он вогнал его себе в живот и насадился на меч, словно резаная свинья на кол.
— Твое сердце обезумело от желания достигнуть цели, — булькал он, теряя кровь из окровавленного черным рта. — Ты пожертвовал всем, чтобы убить меня. Случайными прохожими, птицами, скотом, своими людьми… Спроси себя — почему?
Каллахан мотнул головой, стараясь очнуться от морока. Да только это было совершенно бесполезно — это был не морок, а разящая до кровавого мяса правда.
— Потому что я спасаю мир, — ответил Каллахан и сам себе не поверил. Пламя колыхнулось внутри него и садануло по разуму, рассекая боль болью.
— Врёшь. Снова врешь. Говори правду! — Марбас держал меч обеими руками крепко, из его рта уже начал варить черный смог тонкой струйкой. — Почему ты пожертвовал всем, чтобы убить меня?!
— Потому что я лучший, — честно ответил Каллахан.
— Повтори!
— Я — лучший.
— Да… — удовлетворено кивнул Марбас, и его лицо уже не было таким красивым. Сущность вылезла наружу, изуродовав плоть. Теперь она покрылась волдырями. — Ты прошел все испытания и сохранил свою силу. А теперь утащишь меня в бездну. Потому что ты — лучший, — глаза Марбаса сверкнули, он оскалился в сумасшедшей улыбке, запачканной черной кровью. — Вот оно — гордыня. Единственный грех, которому ты поддался. Полностью, до самых костей. Самый тяжкий грех. Чувствуешь? От тебя отступает Пламя.
— Назови свое имя! — прокричал Каллахан, пока у него еще оставалось время.
— Я Марбас, и мое настоящее имя — Марбас, — ответил Инквизитор и Пламя сказало, что он не соврал. Марбас был тем, кому незачем было скрывать свое настоящее имя, потому что у этого зверя не было соперников, кроме Каллахана. — А ты первый Проявитель, от которого отступит Пламя. Да, ты такой — первый во всем. Мы вместе отправимся в пекло.
Они сцепились, как два хищника, но на этот раз они находились по одну сторону от черты. Пламя охватило их обоих, полностью, с ног до головы. Каллахан завалился набок, усиленно проворачивая все еще горящий меч в животе Марбока. Тот подчинился ему безоговорочно, и не сопротивлялся — знал, что это бесполезно.
— Надо же, до самого конца, — это последнее, что сказал Марбас и последнее, что услышал Каллахан перед тем, как они вместе свалились в зияющий зев портала.
Находясь уже в ином мире и глядя наверх, туда, где еще мерцал прежний, Каллахан чувствовал, как опустело его нутро. Пламя осталось наверху, покинув его душу до самой последней капли.
Глава 5
Когда Пламя отдалилось на достаточное расстояние, Берта снова заволновалась. До сих пор она стояла спокойно, даже покорно, чувствуя, что если пошевелится, может попасть под отравленную стихию. И все же, какая умница эта кобылка… другие лошади давно разбежались кто куда, и наверняка уже сгинули. Асгред погладил Берту по шее, приложив обожженную ядом щеку к теплой шершавой шее. Щетинистая шерсть тягучую влагу пропускала не сразу, так что ей досталось гораздо меньше, чем ему самому.