Держи меня крепче
Шрифт:
– Мы потеряли братика, – он сделал такой жалостливый взгляд, что даже мне стало жаль его, бедного.
– Правда? – девушка забыла о своем конфузе и теперь тоже таращилась на него жалеюще. – А как он выглядит? Я сейчас с охраной свяжусь.
– Нет, не нужно охраны, – он вновь навалился на стойку, гипнотизируя ее взглядом (нет, ну, как это у них с братцем-кроликом получается?), – просто скажите, пожалуйста, Инночка, может вот такого роста рыженький мальчишка билет покупал, пока мы с подругой, – он скосил взгляд в мою
Девушка смерила меня высокомерным взглядом. Вот вечно так. В компании Олли меня девушки не переносят. В компании Шера плюются ядом. В компании папы готовы серной кислотой облить. Лучше одной шататься и не искушать судьбу.
Она вновь вернулась к созерцанию идеального лица парня, вновь умилилась и забыла обо мне:
– А ведь он только что купил четыре билета.
– Четыре?
– Да, точно четыре, – она старательно кивнула.
– Спасибо за информацию, Инн, и за билеты огромное спасибо, – он расплатился, а на устах девушки запечатлелась дебильная улыбка, и она помахала ему вслед ручкой, типа «адиос, мучачо!«
– Зачем ему четыре билета? – накинулась я на парня, будто он виновник всех бед на планете.
Он пожал плечами:
– Девчонок, наверное, позвал на свидание…
– Какое свидание? Он же малолетка.
– А ты во сколько лет начала ходить на свидания? – задал свой провокационный вопрос мой друг.
– Это личное, – отмахнулась от него я. – Пойдем лучше искать Сеню.
Я немного разволновалась, да и мои мокрые рукава достали меня в конец, так что я начала нервно натягивать их до локтей, начав с левого.
– Как скажешь, – угодливо согласился мой спутник.
– И я сомневаюсь, что он бы стал приглашать трех девчонок на свидание в одно и то же место, – продолжила я разглагольствовать, натянув и второй рукав.
– Вот он шустрый… – восхитился Оливер, беря меня под ручку.
Тут с ним что-то произошло. Он впал в ступор и переводил свой взгляд с моей бедной лапки на бедное лицо (бедная я вся такая), его лицо выражало крайнее удивление и чистейший шок. Он, кажется, даже дар речи потерял.
Я пощелкала перед его глазами пальцами, он нехотя отмер.
– Ты в норме?
– Пока не знаю… – ответил он, заглядывая в мои глаза, куда-то глубоко-глубоко, будто в омут погружался, но его лицо при этом светлело.
– Чем я могу помочь? – я искренне желала помочь, к тому же вид у него, кроме просветленного, был какой-то потерянный, что ли.
– Н-нет, – помотал он головой, не сводя с меня глаз.
– Может, все-таки…
– Точно, нет. Просто я… задумался,– нашелся логичный ответ.
– О чем?
Не знаю почему, но мне казалось, что я упускаю что-то важное, а Олли это важное пытается от меня отгородить. Глупая мысль и несвойственная мне в плане ее заумности, но она меня начала преследовать достаточно активно, что я
– Это неважно. Правда, зай, – он «пибикнул» в мой нос.
Еще бы добавил характерный звук, как это делал папа в моем глубоком и давнем детстве. Хотя и не только в детстве, даже сейчас он мог щегольнуть этим своим любимым финтом. Просто подходил, нажимал на нос (смачненько так нажимал, будто вдавить его в черепную коробку пытался) и оголтело вопил во все горло: «Пи-б-и-и-ип!«
Так что свой сокровенный нос я берегла, боялась, что он может отвалиться как у одного закордонного известного певца прямо на сцене, поэтому жутко не любила никогда, чтобы в него тыкали. Но других это не волновало, и моей бурной реакции никто и никогда не замечал.
А я ее выражала… Как пятилетний ребенок, но ведь выражала!
Вот и сейчас в своих лучших традициях я сразу накуксилась, губы поджала и укоризненно заглянула в глаза Оливеру. Тот, в свою очередь, решил, что я обиделась на то, что он не говорит причины своих заскоков настроений.
– Эй, не печалься, зайка. Давай в другой раз на эту тему поговорим? Окей? – он потрепал меня по щекам, чего я не переносила еще больше.
– Хорош уже меня лапать, – прикрикнула на него я, хотя обычно голос не поднимаю, тем более на близких людей, а Оливера я уже смело могла причислить к числу близких, ведь он же мой друг.
Но разозлилась я конкретно, вспылила почему-то, а ведь раньше нормальным тоном всегда объясняла, что мне не очень приятно, когда мое лицо тискают. Олли не ожидал от меня буйной реакции.
– Прости, Леночка, я извиняюсь.
Расслабься, друг, я тоже не ожидала…
– Ничего страшного, Олли, я не хотела кричать, сама не знаю, как так… – кинулась я в путанные объяснения-извинения, застыдившись своего дурного поступка. Он никогда не желал мне плохого. А я какая-то бешеная. Наверное, от Шера заразилась…
– Стоп-стоп, – он приложил палец к моим губам, призывая к тишине, – это я виноват. Это нормально, что ты разозлилась на меня. Но, правда, я не хочу говорить об этом. Это неважно. Так, момент.
И тут-то я поняла, что он ведь прав: я разозлилась на него не из-за того, что он пытался выдавить мой нос и оттянуть щеки, а потому что он не хочет говорить мне правду. Конечно, звучит несколько патетично, и я понятия не имею, почему вдруг решила, что в его недавнем «зависе» есть некий сакральный смысл, имеющий кодовое название «правда».
– Хорошо, оставь этот момент себе, – ух, я прямо сама доброта.
Но я сделала в своей памяти «зарубку», чтобы этот вопрос был рассмотрен более тщательно, но позже, так как сейчас мой друг не станет об этом говорить. Но и обижаться на него не стоит. Вдруг, это действительно неважно? А я чуть ли не государственный секрет раздула.