Дерзкие, влюбленные
Шрифт:
– Мне нравится, что в опасную минуту Вы сохраняете ясность рассудка, – похвалил ее Ферранте и, преодолевая силу ветра, давящую на дверь, вышел из каюты.
Когда он оказался на открытой палубе, в лицо ему ударил яростный ветер, выбив из легких воздух и заставив задержать дыхание. Он так же неистово набрасывался на раздутые паруса, стараясь разодрать их в клочья или хотя бы оборвать все канаты. Моряки прилагали колоссальные усилия, чтобы спустить их. Мачты скрипели, каравелла стонала, вокруг ревела стихия, шум стоял невообразимый.
Ферранте во весь голос принялся отдавать распоряжения,
– Capitano! – окликнули его сзади. Сквозь рев ветра он не мог понять, кому принадлежит голос, потому обернулся.
– Чао, Джови, – поприветствовал он молодого человека.
– Capitano, – запыхавшись, подошел к нему Джованни, – я в твоем распоряжении.
Ферранте бросил на него быстрый оценивающий взгляд. Парень был крепким и сильным, в глазах горела решимость и отвага. «Пожалуй, Контессина права, – подумал Ферранте, – толку от него будет куда больше».
– Спасибо, – произнес капитан. – Если я не смогу перемещаться, будешь моим посредником. Оставайся рядом и попытайся не свалиться за борт.
Через некоторое время ветер и качка усилились. Громадные волны черными зловещими силуэтами вставали прямо у самого борта «Cuore matto», а потом обрушивались на него всей своей массой. Шуршащей пеной разлившись по палубе, вода с плеском скатывалась обратно в море. Каравелла, дрожа, шла среди неистовых пенистых валов. Крепкий ветер гнал судно вперед. Свирепый воздушный поток создавал давление на мачты, и они жалобно скрипели, а «Cuore matto» то поднималась, то стремительно падала по большой амплитуде.
Ферранте направлял действия матросов, раздавая короткие команды, а Джованни передавал их тем, кто находился далеко и не мог их услышать в этом оглушительном шуме. Капитан сохранял спокойствие и уверенность, пытаясь внушить их и своему экипажу, хотя где-то в глубине сознания начала появляться мысль, что они не смогут выйти из такого свирепого буйства стихии. Рулевой, намертво вцепившись в штурвал, старался заставить каравеллу запрыгивать на волны и не позволить им потопить корабль. Остальной задействованный экипаж четко исполнял указания капитана. Холодная вода лилась потоками по палубе и, стекая, бурлила за бортом, словно в котле с кипятком. Разворачивающийся спектакль напоминал хаос в аду. Хуже было только, наверное, в самой преисподней.
Новый яростный вал устремился на каравеллу, и рулевой переложил румпель, чтобы повернуть штурвал и принять волну на корму. Она встала, словно отвесная стена, и кружевной пеной накрыла транец19.
Джованни схватился за гик20, поскольку стоял с ним рядом, Ферранте еще крепче вцепился теперь уже двумя руками в поручень палубы, все остальные цеплялись за все, что попадалось под руку. Каравеллу развернуло боком к волнам и ветру. Свирепый отвесный вал навис над «Cuore matto», с ревом обрушился, накрыв всех разом, и опрокинул парусник на бок. Мачты мучительно заскрипели.
Ферранте с силой отбросило в сторону, и он ударился правым плечом о борт. Боль фонтаном взметнулась в мозгу. Это напоминало конец. К тому же, казалось, что каравелла погрузилась под воду, а мачты сломались. Вокруг была только вода, бурлящая, крутящаяся и неукротимая.
Но когда волна схлынула, каравелла выровнялась. Капитан, отфыркиваясь, попытался встать, протереть глаза и оглядеться. Рулевой сумел удержаться за штурвал и продолжал вести судно. Джованни, отплевываясь, стоял, вцепившись двумя руками в гик. Пару человек лежали без сознания, прижатые к стенкам, другие цеплялись за канаты и балки. Мачты, как ни странно, были целы. Казалось, что вообще повреждений у судна нет.
Ферранте снова взглянул на море. В этот раз им повезло, или рулевой смог виртуозно избежать потопления, но Ферранте понимал, что любая другая волна может перевернуть каравеллу. Он вытащил из потаенных уголков памяти один совет, слышимый им от опытного моряка: нужно дать кораблю идти свободно, встречая волны чуть под углом. Это была крайняя мера, но это единственное, что оставалось…
– Обрубить тросы! – крикнул он.
Рулевой испуганно обернулся.
– Но, синьор…
– Делай, что я сказал! – прервал его Ферранте.
Рулевой тотчас повиновался.
Подпрыгнув, каравелла заскользила по морю, послушная рулю. Она врезалась в волны, которые разбивались о корпус, покрывая его морской пеной. Вал за валом вставали над «Cuore matto», обрушиваясь на нее сплошной пеленой брызг и раскачивая каравеллу из стороны в сторону. Но ни одна волна больше не в силах была потопить промокшее суденышко. Оно дрейфовало в шторме, прыгая с гребня на гребень, подгоняемое в сторону предположительно раскинувшейся вдали Сицилии.
В таких условиях они плыли долго. Время тянулось, как расплавленное. По крайней мере, всему экипажу казалось, что речь идет о нескольких часах, и никто не мог дать более точной оценки времени.
Ситуация была крайне неприятной, и капитан понимал, что опасность будет висеть над ними, пока ветер не сменится. Тогда нужно будет встать на якорь и починить тросы. Но он не жалел о принятом решении.
Ферранте промок до последней нитки и страшно промерз. Плечо невыносимо болело, но он не мог уйти с палубы, зная, что команда в нем нуждается. Потому он продолжал подбадривать людей и координировать их действия, а Джованни с полной самоотдачей помогал раненому капитану.