Десять кругов ада
Шрифт:
– Но у меня нет нарушений!
– вдруг заныл Оляпьев.
– Насильно оставляете меня здесь?
– Нет, добровольно и сознательно туда вступают, а не перед комиссией, возражаю я.
– А вот у тебя сознательности - кот наплакал. Такие, как ты, на химии только разборки устраивают, а не работают.
Смотрел я на него, думал: вот такие незаметные с виду середнячки, что при случае всегда будут против активистов и в комендатурах, и на химии, делают чаще всего там кровопролитие. Вольные общежития из-за них и превращались в места побоищ, и "химики" такие,
Когда закончили комиссию, из ПКТ мне сообщили, что мой Кочетков, сидящий второй месяц там, изготовил заточку. Пошел на свиданку с ним, давно не виделись.
– Ну что?
– вздыхаю.
– Устал...
– И как школьник за партой, большой Кочетков сложил на столе руки, притулил к ним стриженую голову.
И так у него просто это получилось, что поверил я ему. В который раз, тысячу раз обманываемый, снова поверил я человеку. Убить меня мало...
– Иной раз кажется, - говорил грустно, как на исповеди, - сорвусь. Все надоело. Корчишь... из себя... блатного, хохочешь, а самому невыносимо. Себя я бояться стал, гражданин майор...
– Смотрит, будто просит, чтобы погладил я его, седого, стареющего на глазах.
Понял я, что ни о какой заточке сейчас разговора не надо заводить...
– Письмо я от твоей жены читал, знаю, дети подрастают. Уже спрашивают, где отец. Начинайте все сначала, Кочетков, а мы поможем. Чем могу...
– Поздно, - угрюмо он отвечает, как решенное.
– Кенты смеяться будут. Голос задрожал, и стала наворачиваться слеза.
– Если бы в другую Зону...
– Не могу я тебя перевести в другую Зону...
– говорю.
– В другую камеру могу...
– Сейчас пройдет, - застеснялся он своей слабости.
– Про заточку пришли спрашивать...
– оглядел меня. Добавил твердо: - Скажу так - никого убивать не собирался, самому вот... жизнь опостылела...
Посидели мы еще с ним, поговорили. И - отмяк сердцем человек. И может быть, покинут мысли о смерти еще одну стриженую голову. Дай-то бог...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
В эту ночь Медведев дежурил по Зоне на пару с капитаном Волковым.
Офицерам на дежурстве можно не встречаться, у каждого свой участок забот. Но за полночь в кабинет к майору тихо вошел дюжий оперативник. Подвинул фотографии на столе, что готовились Медведевым для стенда "Никто не забыт, ничто не забыто", присел.
– Давно мы вместе не дежурили... Ночь длинная. Есть о чем нам потолковать, товарищ майор, как думаешь?
Медведев неодобрительно оглядел его, пожал плечами.
– Поговорим...
– неохотно сказал, и капитан это уловил.
Встал майор, налил гостю чайку, сел напротив:
– Слушаю.
– Чего ж вы меня опять преследуете, товарищ майор?
– горько сказал Волков.
– Все не можете простить мне ошибок давних? Но когда это было...
– А сейчас ты что вытворяешь?
– майор удивленно поднял глаза.
– Или ты хочешь ошибками назвать тот сволочизм, как в Зону дурь течет из всех щелей, как деньги общаковские здесь гуляют?
– Опять вы за свое...
–
– Знаете же, что не перекрыть общак, все равно он здесь будет...
– Опять...
– упрямо бросил Медведев. Поднялся, злой.
– Слушай, я не знаю, о чем с тобой говорить. Доказать я все равно пока ничего не могу. О чем говорю, ты прекрасно понимаешь. А когда приловят тебя с делишками этими, не мне уже будешь отвечать, а следователям. О чем нам сейчас-то говорить? Чего тебе открываться раньше времени, может, и проскочишь, не заметут...
– даже улыбнулся Медведев такому печальному для справедливости, но радостному для оперативника факту.
– Василий Иванович...
– подняв на него глаза, медленно протянул капитан. А вот если поверить всему бреду, что вы обо мне тут насочиняли, вот сами вы...
– Что?
– Ну... вот...
– Оперативник мучительно подыскивал слова.
– Если бы вам предлагались судьбой деньги... и неплохие?
– За что?
– искренне не понимал Медведев, к чему ведет капитан.
– Все, проехали...
– внимательно оглядев его, отвернулся Волков.
– Ты что, мне хочешь предложить с тобой наркоту зэкам продавать?
– широко открыл слипающиеся глаза майор. И вдруг засмеялся - долго и заливисто.
– Во молодец...
– Очень смешно...
– поставил аккуратно стакан Волков.
– На цинизм всегда надо отвечать цинизмом, - отсмеявшись, бросил Медведев, - так, кажется, по-твоему.
Волков ничего не ответил.
– Спасибо за чай.
– Пожалуйста. Значит, так, капитан. Барыг я твоих пасу и на чистую воду скоренько уже выведу, - снова улыбнулся майор, говоря как о деле решенном.
Волков задумчиво кивнул.
– Что ж вы с пенсии-то своей пришли?
– озабоченно сказал он.
– Сидели бы да сидели, и проблем бы не было у меня.
Медведев пожал плечами - так вышло, брат. Все улыбался.
– И я вас тоже пасу, - серьезно добавил Волков и вышел - прямой и большой. Аккуратно, слишком аккуратно затворил дверь. Будто точку поставил...
И чуть страшно стало майору. Но только чуть...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Такова жизнь Зоны - до поры до времени вялая, казалось бы, не предвещающая никаких даже мало-мальских событий, кроме отбытия кого-нибудь на волю, но вдруг - вспышка ярости, непослушания, и - смерть, раны, и новые сроки, и новая боль. В этом вся Зона - спящая и неспящая одновременно, смирившаяся и вечно бунтующая - скрытым от глаз бунтом обреченных на прозябание людей.
Так случилось и на сей раз: из ничего, из бытового разговора, ссоры, перепалки неожиданно вырос главный поединок Зоны - дуэль на заточках.
То, что в сводках администрации называется кисло и невнятно - поножовщина, на самом деле - сознательный дерзкий акт двух людей, желающих доказать свою правоту и отомстить за оскорбление.
ЗОНА. БАКЛАНОВ
А оскорбил меня опять вернувшийся в Зону морячок Жаворонков. Отбегал свое, прищучили, снова нарисовался. Манеры сохранил те же - все по херу, ну пахан прямо, "никого не боюсь...".