Детектив США. Выпуск 9
Шрифт:
«Браунвелл говорит:
— Везет же нашему общему другу! Если у Криса Лейвери когда-нибудь иссякнет запас подружек, ему есть у кого брать взаймы без отдачи.
Я говорю:
— Я плохо вас понимаю.
Он говорит:
— А, черт подери, может, вы просто не хотите понимать. В тот вечер, когда Элморша умерла, она была в заведении Лу Конди и продулась в рулетку до рубашки. Она вошла в раж, сказала, что рулетка у них мошенническая, и закатила
Я говорю:
— Я об этом ничего не знаю. А вы как думаете?
Он говорит:
Есть у меня приятель, репортер из листка, который они там у себя, в Бэй-Сити, называют газетой. Так вот, ни следствия, ни вскрытия трупа не было. Если какие-то анализы и делались, ничего о них не известно. У них там даже и нормального коронера нет. Тамошние владельцы похоронных бюро выполняют обязанности коронера по очереди, меняются через неделю. Само собой, они местной политической мафии готовы… пятки лизать. В маленьком городишке, если у тебя есть блат, что угодно можно подстроить. Л у Конди в то время блат был везде. Он не хотел расследования и шумихи, и доктор тоже не хотел».
Мисс Фромсетт прервала рассказ, ожидая, что я выскажусь. Так как я не высказался, она продолжала:
Вы, наверное, знаете, что все это означает, если верить Браунвеллу.
— Еще бы. Элмор прикончил ее, а потом он и Конди снюхались, скинулись и замяли дело. Такие номера проходили и в более приличных городах. Но это ведь не конец истории, верно?
— Да. Говорят, что родители миссис Элмор наняли частного детектива. В ту ночь этот человек был на ночном дежурстве гражданской обороны и, фактически, появился на сцене вторым, после Криса. Браунвелл сказал, что этот человек чем-то располагал, какой-то информацией, но он ее не успел использовать. Его арестовали за вождение в пьяном виде и посадили.
— Это все? — спросил я.
Она кивнула.
— А если вы думаете, что я слишком уж хорошо все запомнила, то это часть моей секретарской работы — запоминать разговоры.
— Я думаю, в общей сумме это нам мало что дает. Не вижу соприкосновения с Лейвери, даже если именно он ее обнаружил. Похоже, ваш многоречивый приятель Браунвелл думает, что эти события дали кому-то шанс шантажировать доктора. Но для этого нужны какие-то улики, особенно если вы хотите взять на крючок человека, который уже отмылся перед законом.
— Я тоже так думаю, — сказала мисс Фромсетт. — И мне хотелось бы думать, что шантаж — одна из мелких низостей, до которых Крис Лейвери все же не опустился. Думаю, это все, что я могу сказать вам, мистер Марлоу. Мне пора в приемную.
Она собралась подняться.
— Это еще не все, — сказал я. — Мне нужно кое-что показать вам.
Я достал из кармана маленький
18
Она посмотрела на платок, посмотрела на меня, взяла карандаш с резиновой насадкой и потыкала этим концом маленький клочок ткани.
— Чем его обрабатывали? — спросила она. — Аэрозолем от мух?
— Я думал, это что-то вроде сандала.
— Это дешевая синтетика. Омерзительно — слишком мягкое для нее выражение. И почему вы хотели, чтобы я взглянула на этот носовой платок, мистер Марлоу?
Она опять откинулась назад и смотрела на меня бесстрастными холодными глазами.
— Я нашел его в доме Криса Лейвери, под подушкой его постели. На нем есть инициалы.
Не прикасаясь к платку, она развернула его с помощью обрезиненного кончика карандаша. Ее лицо напряглось, и угрюмая тень пробежала по нему.
— На нем вышиты две буквы, — сказала она холодным, злым голосом. — Оказывается, они совпадают с моими инициалами. Вас это заинтересовало?
— Точно, — сказал я. — Я думаю, Крис Лейвери знает с полдюжины женщин с такими же инициалами.
— Значит, вы все же собираетесь нахамить мне, — спокойно сказала она,
— Это ваш носовой платок — или не ваш?
Она заколебалась. Потянулась к столу, очень спокойно взяла вторую сигарету, закурила ее. Медленно потрясла спичкой, наблюдая, как ползет по ней язычок пламени.
— Да, это мой платок, — сказала она. — Наверно, я его там выронила. Это было давно. И уверяю вас, я не клала его под подушку его кровати. Этого вам достаточно?
Я ничего не ответил, и она добавила:
— По-видимому, он одолжил его женщине, которая…
— …которая любит духи такого рода, — закончил я. — Я пытаюсь создать душевный портрет этой женщины. И он плохо сочетается с Крисом Лейвери.
Она чуть скривила верхнюю губу. Это была длинная верхняя губа. Мне всегда нравились длинные верхние губы.
— По-моему, — сказала она, — вам бы следовало поработать немного над вашим душевным портретом Криса Лейвери. Любая утонченная черта, которую вы, может быть, подметили — не более, чем случайное совпадение, за которое он не несет ответственности.
— Нехорошо говорить такие вещи о покойнике, — сказал я.
Какое-то время она просто сидела и смотрела на меня, словно я ничего не сказал и она ждет, что я наконец-то произнесу что-нибудь. Затем медленная волна дрожи началась у ее горла и прокатилась по всему телу. Ее руки сжались, и сигарета между пальцев изогнулась крючком. Она посмотрела на нее и резким движением руки выбросила ее в пепельницу.
— Его застрелили у него дома, в душе, — сказал я. — И похоже, его застрелила женщина, которая провела у него ночь. Он как раз брился. Женщина оставила пистолет на лестнице, а этот платок — под подушкой.
Она шевельнулась в кресле. Теперь глаза ее были безукоризненно пусты. Лицо холодное, как резное изображение на камне.
— И вы ожидали, что в этой связи я смогу дать вам какую-то информацию? — горько спросила она.
— Послушайте, мисс Фромсетт, я тоже хотел бы выглядеть изящно, сдержанно и деликатно во всей этой ситуации. Я хотел бы хоть раз разыграть игру этого рода в ключе; который бы импонировал кому-нибудь вроде вас. Но никто не дает мне такой возможности — ни клиенты, ни полицейские, ни люди, против которых я веду игру. Как я ни стараюсь быть паинькой, я всякий раз заканчиваю игру с носом в дерьме и с рукой, тянущейся к чьей-то глотке.