Дети Афродиты
Шрифт:
– Ой… Ой! Ой…
– Что? Что с вами? – испуганно бросилась к ней Ольга. – Вам плохо, да?
– Ой, да… Голову что-то вскружнуло… И дыханье пресеклось… Ой, мне надо присесть! Пойдемте на кухню, что ли… Дверь только за собой прикройте…
Тяжело шаркая ногами и не отнимая ладони от горла, Алевтина Николаевна с трудом добралась до кухни, повалилась рыхлым туловом на кухонный диванчик-уголок. Ольга с Генкой стояли в дверях кухни, глядели на нее с испугом.
– Воды… Воды дайте… Еще лекарство там, на холодильнике… Желтенькие такие таблеточки, в коробке из-под печенья…
Они бросились в разные стороны, не сговариваясь – Генка быстро налил из крана воды,
– Алевтина Николаевна, что, что вам дать? Конкор? Коронал? Что?
– Нет… Там теофедрин есть…
– А, да! Вот, нашла… Возьмите…
– Да садитесь, не мельтешите перед глазами. Чего уж, если пришли. Сейчас, я отойду немного… Тогда поговорим…
Присев напротив, Ольга и Генка молча и виновато глядели на Алевтину Николаевну. Потом Ольга произнесла осторожно:
– Вы извините нас, пожалуйста. Конечно, нельзя было вот так, сразу, с места в карьер. А с другой стороны… Как объяснишь, кто мы такие?
– Вы нас не бойтесь, Алевтина Николаевна, – подхватил Ольгины извинения Генка. – Мы ж с добрыми намерениями приехали. Мы ничего плохого для вас не хотим. Просто нам хочется сестру увидеть.
– Да поняла я, поняла… – слабо махнула ладонью женщина. – Может, это и хорошо, что заявились… Может, вас бог послал… Сами ж видите, здоровье-то у меня никакущее, а вдруг завтра помру? Что ж девчонка одна совсем останется. Она ж ребенок еще, одни глупости на уме. А тут брат и сестра все-таки… Если не врете, конечно. Нет, и впрямь, а вдруг вы проходимцы какие? Сейчас грохнете меня по башке, квартиру обчистите…
– Нет, мы не проходимцы, Алевтина Николаевна. Хотите, паспорта свои покажем?
– Да ладно… Чего мне ваши паспорта. И без того видно, что люди порядочные. Да и брать у нас нечего, сами видите, как живем. Разве что компьютер Ксюшкин…
– Вам легче, Алевтина Николаевна? Может, «Скорую» вызвать?
– Да ну, скажете тоже… Я уж сама себе давно «Скорая помощь», тем более, медсестра по специальности. Правда, бывшая. Давно уж на пенсии… Мне ведь сорок пять годков стукнуло, когда я Ксюшку-то удочерила, вот и тяну с тех пор тяжкий груз. Я же не знала, что здоровье меня подведет. Нет, вы не подумайте, что я жалуюсь, я Ксюшку очень люблю. Весь остаток жизни, можно сказать, ей посвятила, о себе уж в последнюю очередь помнила. Да только здоровье – его ж благими делами не выслужишь… К сожалению, наоборот бывает. Чем человек меньше хороших дел на этой земле делает, тем у него здоровье крепче. А я вот загибаюсь уже… Ой, чего я все о себе да о себе. Вам ведь про меня и знать-то неинтересно. А может, вы чаю хотите, а то разболталась я не в меру? Издалека, поди, приехали-то? Я сейчас чаю… Встану сейчас…
– Нет, нет! – испуганным хором остановили заколыхавшуюся на диване женщину Ольга с Генкой. – Нет, нам ничего не надо, вы лучше сидите. Лучше расскажите нам про Ксению. Вы ее удочерили, да? Или опеку оформили?
– Ой, да чего рассказывать… Грустно и вспоминать-то. Ну, если надо…
Алевтина Николаевна вздохнула, подперла щеку рукой, глянула в солнечное окно. Немного помолчав, заговорила тихо:
– Помню, такой же день солнечный был, первый после непогоды… Мне говорят – девочку из дома малютки привезли, принять надо. Я тогда медсестрой в детдоме работала, в поселке Горькое. Да вы, наверное, уж знаете…
– Знаем, Алевтина Николаевна, знаем… – кивнула головой Ольга.
– Я ведь сразу ее полюбила, как увидела. Даже не ожидала от себя, уж столько лет с детьми
Женщина еще раз вздохнула, потом подобралась вся, заговорила более резко, с кроткими паузами, будто с трудом выталкивала из себя нужные слова:
– А потом говорят мне – мать, мол, у Ксюши Васнецовой объявилась. Приехала, попросилась, чтобы пустили ее к ребенку. А как не пустить, она ж материнских прав не лишена была… Я специально пошла на нее глянуть, будто в спину кто толкнул. А она жалкая такая вся, бог знает во что одетая… Сразу видно, что отсидевшая. Неприятная такая… Ой, чего я говорю-то, господи!
Алевтина Николаевна замолчала на полуслове, глянула испуганно им в лица, стыдливо прикрыла рот рукой:
– Ой, простите меня, забыла со страху, как вас и звать… Простите, что я так про мать-то вашу… Не сообразила с перепугу, простите.
– Ничего, Алевтина Николаевна, ничего. Рассказывайте дальше, пожалуйста, – погладила ее по плечу Ольга.
– Ага. Ну, в общем… Пустили ее к ребенку, конечно. Да, я видела, при мне все и было. Ксюшку, помню, привели, такую хорошенькую, чистенькую, с бантами… А она ее как схватит, как давай целовать да плакать, да к себе прижимать! Я думала, Ксюшка испугается… Нет, не испугалась, притихла, главное, радостно так… Потом за шею ее обняла, тоже прижалась… Потом директор детдома тоже пришла. Поглядела на всю эту сцену и спрашивает Анну в лоб: мол, будете ребенка забирать, значит? А та помолчала и говорит – да, буду, конечно. Только не сейчас, а позже. Как на работу, говорит, устроюсь, как с жильем определюсь, так сразу. И уехала в тот же день… А Ксюшка осталась. Видели бы вы, дорогие мои, что с ребенком потом творилось! Это ж какое крепкое сердце надо иметь, чтобы на такое горюшко глядеть! А, да что говорить…
Алевтина Николаевна снова замолчала, махнула безвольно ладонью. Потом тихо, на той же ноте, продолжила:
– Такая Ксюшка потерянная стала, молчунья грустная, будто светлый ангел в ней умер. И глазки пустые. И бегать, играть перестала. Сядет где-нибудь в уголочке и все на дверь смотрит, смотрит… Прям сердце разрывалось на ребенка глядеть, уж на что я в этом плане психически крепкой была, а слезу, поверите, прошибало. И не ела девчонка ничего, чуть ли не силой кормили…
– И что? Анна так больше и не пришла, да? – участливо спросила Ольга.
– Отчего ж не пришла? Пришла… – глянула на нее быстро женщина, сурово поджав губы. – Опять ее всю обцеловала с головы до ног и опять собралась уходить. Сказала, некуда пока забирать. Трудно, мол, работу найти, никто не берет с подпорченной биографией. Тут уж я не выдержала, взяла ее в оборот… Привела к себе в медпункт, посадила на стул – слушай меня, говорю, мать ты бессовестная. Да мать ты или не мать, чего ребенка зря мучаешь? Я, говорю, медсестра, я женщина простая, что думаю, то тебе и в глаза скажу, хоть и не положено. И попробуй только, пожалуйся на меня, слышь? А она мне, знаете, робко так: что вы, не буду я никуда жаловаться… И голову в плечики втянула, глаза испуганно прикрыла, сидит, скукожилась, будто я ее ударю сейчас… Нет, правда, мне ее даже жалко стало. А потом как подумала о ребенке… Ох, трудно мне все это вспоминать, не могу! Да и сами понимаете, наверное…