Дети гламура

Кочелаева Наталия Александровна

Лелькины ключи лежали в прихожей на подзеркальнике. Он взял их и осторожно прикрыл дверь. На цыпочках (что напомнило ему вчерашнее бегство) он поднялся наверх и открыл дверь в студию. Первое, что бросилось ему в глаза, — Ольга навела какой-то порядок, именно не сделала уборку, судя по пыльным следам на полу, а так, косметически прибрала. Заляпанный красками белый халат, который валялся скомканным на сиденье стула, отправился на свое место, во встроенный шкаф, чашки и стаканы, что стояли немытыми на столе, перекочевали на полку и лучились чистотой, голубая клеенка на столе была

тщательно вытерта…

И никаких ключей в помине не было.

Некоторое время Кирилл мучительно соображал: может, он забыл их где-то в другом месте? Но так отчетливо было воспоминание — входя, он швыряет тяжелую связку на стол. Или он потом все же взял их со стола и выронил уже в машине?

Он собрался было спуститься вниз и порыться в автомобиле, но вовремя остановился. А что, если Леля, когда убирала вчера, взяла эти несчастные ключи и припрятала куда-нибудь? А потом смолчала, хитрюга, не стала уличать его во лжи. Ну что ж, значит, надо молчать как рыба, все равно она потом расколется.

Как ни в чем не бывало Кирилл спустился обратно в Ольгину квартиру, и, как выяснилось, на редкость вовремя. Она проснулась, как будто только и ждала, чтобы он вернулся. Потянулась, зевнула, как кошка, показав розовую пасть с мелкими белоснежными зубами, и наконец открыла глаза.

— О, ты уже встал? — промурлыкала она. — А вот какая ранняя пташка сейчас сварит кофе?

Кирилл догадался, что этой пташкой должен быть он, и отправился в кухню, предварительно расцеловав помятую мордочку подруги. Через некоторое время, когда по дому поплыл дурманящий запах свежесваренного кофе, Ольга выползла на кухню, запахивая кимоно. Кирилл с улыбкой искоса посматривал на нее. Интересно, что она успевает с собой сделать за короткий срок пребывания в ванной?

Только что глаз продрать не могла, на щеке отпечатался след шва от подушки, волосы были спутанные и всклокоченные… А сейчас уже свеженькая, бодрая, глаза блестят, на ресницах сверкают капли воды.

— Ура, кофе! — обрадовалась она, садясь за стол. — Я не завтракаю сегодня, а ты, если хочешь, можешь поджарить себе тосты и достать ветчину. Да и вообще, лопай, что найдешь.

— Спасибо, барыня, — поклонился Кирилл. — Не дали пропасть с голоду. Мы мужики рабочие, нам есть надо, чтобы силушка была.

Так болтая, они принялись за завтрак. Кирилл все ждал: когда же Лелька скажет ему про ключи? Быть не может, чтобы она упустила такую тему для шпилек! Но она не упоминала о вчерашнем происшествии. Наконец он решился сам.

— Благодарю также, что мои хоромы без хозяйской ручки не оставили, — шутливо заметил он.

— И это называется «без хозяйской ручки»? — возмутилась она. — Да там давно уже не хозяйская ручка нужна, даже не хозяйская ножка, а целая бригада ассенизаторов! Погоди, выберу я свободный день и наведу настоящий порядок.

— Ради бога, не надо! — схватился за голову Кирилл. — Скольких шедевров после этого недосчитается мировое сообщество! А я вот уже недосчитался ключей. Признавайся, куда ты их припрятала?

— Не видела я никаких ключей, — отмахнулась от него Ольга и продолжала болтать: — К тебе ведь в мастерскую гости приходят, ты подумай!

Кирилл, ты чего?

Лелька остро чувствовала смену настроения у своего приятеля.

— Да, понимаешь, ключи от дома потерял, — посетовал Кирилл, поняв, что отвертеться от прямого разговора уже не получится.

— Ключи? Да ладно, не переживай, у меня же есть запасные.

Кирилл обрадовался, что Леля не обратила внимания на это его признание, и забыл обо всей этой истории напрочь. Между прочим, зря.

ГЛАВА 26

В Юлин день рождения Лавров преподнес ей подарок, который своим размахом и стоимостью превзошел все подарки, которые он когда-либо делал в своей жизни. Скромный коттедж на берегу Средиземного моря обошелся бы ему в целое состояние — если б он не получил его по праву наследования от Веры! Но Юля не знала об этом, и теперь ее радость искупила все огорчения последних недель!

А их было, что и говорить, немало. С некоторых пор Лавров чувствовал себя так, словно он чем-то обидел жену, как будто совершил какую-то подлость или глупость, которую по низменности своей натуры не заметил сам, и теперь Юля платила ему за это грустью, отстраненностью, молчанием. Все попытки развеселить супругу ни к чему не приводили, — и «средь шумного бала», и наедине с мужем она продолжала оставаться такой же далекой и печальной. Лавров уже убедился, что назойливые вопросы ни к чему не ведут, они только заставляют жену еще больше замкнуться в себе, в своих неведомых переживаниях. Немного оживилась Юля в гостях у Ольги — болтала с ней о каких-то тряпках и духах, обаятельно улыбалась своему Димасику и ухитрилась за какой-то час привести мужа в приличное расположение духа и привлечь к себе сердце Лели.

Но повторить свой визит к Ольге, несмотря на хорошо проведенное время, Юля не пожелала. И даже свой день рождения решила провести с Димой, чтобы больше никого не было. Эта романтическая затея порадовала нежного супруга и польстила ему, но и несколько удивила. Он привык отмечать все праздники с друзьями и был бы не против распахнуть для них двери своего дома, закатить веселую вечеринку, но… Это все же Юлин день рождения, она может устроить все, как захочет. Быть может, так и полагается в том, настоящем мире, которого он не видел, от которого отвык?

Отец — опер, мама — библиотекарь. Логика и интеллект. Так все выглядело на первый, безучастный взгляд. На деле все было иначе. Отец был человек сильный, но какой-то растерянный. Слишком много у него было интересов: собирал марки, ездил на рыбалку, даже бальными танцами занимался. И подолгу сидел в засадах.

— Ну что, засадил? — язвительно спрашивала мать поутру.

Валерий Анатольевич молчал. Он привык к язвительности супруги, к ее бесконечным претензиям и непрерывным бойкотам. Сына было жаль. Митька, боевой и храбрый парень, после развода стал хлюпиком. При нечастых субботних встречах больше отмалчивался, не задавал больше каверзных вопросов, не требовал лакомств. Так и вырос непонятым. Друзья у него, правда, всегда были хорошие, дурные компании его не привлекали.