Дети и деньги. Как воспитать разумное отношение к финансам
Шрифт:
> И вот он сидит, мечтает, ждет, пока кончится эта мука, пропускает мимо ушей все, что говорит монотонно учительница.
> А может, он ее смертельно боится, потому что она кричит, как пьяная, или бабахает об стол журналом или указкой? Или родители вчера вечером ругались на кухне – а вдруг они совсем поругаются? До учебы ли тут?
Я была круглой «колышницей» в первом и втором классах. Весь дневник был исписан замечаниями: «Читала на уроке!!!»; «Читала на уроке – поведение 2!!!»; «Родителям срочно прийти в школу!». А я смертельно боялась нашу башнеподобную классную, которая носила фиолетовое кримпленовое платье и огненно-красную «халу» на голове и орала так, что, казалось, глаза лопнут. В классе было сорок пять человек, половина из «неблагополучных семей». И я сбегала
> Но процесс уже пошел. Часть материала он пропустил по болезни, потом учительница болела, потом каникулы – догонять становится все труднее. Но родителям нужен результат. Они не хотят краснеть за него на родительском собрании, не хотят в десятом часу вечера разбираться с уроками, им тяжело выносить собственный гнев и слезы ребенка. И вот тут появляется это волшебное средство: деньги.
> «Давай договоримся, – говорит папа. – Ты уже взрослый и знаешь, что за работу людям платят деньги. Учеба – это твоя работа, мы будем тебе за нее платить». Далее следуют какие-то переговоры о начальной ставке, о штрафных санкциях… Дело сделано!
> И поначалу оно и правда работает. Ребенок начинает с энтузиазмом делать домашние задания, это не проходит незамеченным в классе, учительница хвалит. До первой двойки. Когда заработанные тяжелым трудом деньги – отбираются. Ребенок, конечно, в состоянии отследить связь между двумя этими событиями, но не может ничего исправить. Снова в системе появляется страх как универсальный рычаг управления. А где страх – там паралич воли, там блокируется любое творчество, учеба снова превращается в муку и «отбывание номера».
> Более щадящий вариант этого метода – когда деньги только даются, без штрафных санкций. В общем, наверное, ничего плохого в этом нет: ребенок приложил некие усилия и получил заслуженную награду. Некоторая опасность таится в том, что ребенок привыкает получать деньги, в общем-то, за то, что является его обязанностью. На самом деле, без всяких скидок: учиться – обязанность ребенка, а обязанность родителей – обеспечить учебный процесс. Так что я бы, скорее всего, потратила эти средства на репетитора, на консультации психолога, на перевод ребенка в другую школу, с тем, чтобы учеба, наконец, стала бы для него тем, чем и должна быть: способом познания мира, увлекательным путешествием, игрой.
Выше я рассказывала про свои метания с поиском школы для сына: он очень живой, подвижный мальчик, информацию выхватывает «из воздуха», любит рисовать, конструировать, играть спектакли. Я хорошо понимала, что, если посадить его в класс, где надо сидеть «с ровненькой спинкой», отвечать только, когда учительница спросит, а самое главное – где его полгода будут учить читать и считать (а он с четырех лет это умеет), у нас будет куча проблем как со здоровьем, так и с администрацией. И я нашла ее – школу моей мечты: пятнадцать человек в классе, за быстро сделанное задание получаешь звезду на грудь и задание повышенной сложности, литературой занимаемся для того, чтобы статью написать в лицейский журнал, в пятницу показываем спектакль (каждую пятницу!), четыре раза в неделю физ-ра на улице, театр, гончарное искусство, оркестр – обязательные предметы. Мой «электровеник» приходил из школы в шесть вечера, валясь с ног, но глаза у него горели, он не болел ни разу за два года. Каникулы были бы наказанием, но и в каникулы они пропадали в школе: строили, лепили, ставили.
Да, вы правильно поняли: это был частный лицей. Не сильно дорогой, мне было по силам. Это именно то вложение денег, которое я считаю инвестицией: в здоровье, в положительное отношение к учебе, в закладывание социальных навыков.
Резюме
Не
Глава восьмая, посвященная правам человека вообще. И праву наций на самоопределение в частности
Каждый работающий имеет право на справедливое и удовлетворительное вознаграждение.
> Понятие «карманные деньги» существовало в нашей культуре отнюдь не всегда и тоже претерпело ряд превращений. Так сказать, колебалось вместе с курсом партии. В городской традиции тридцатых-пятидесятых годов двадцатого века деньги выдавались школьникам на завтраки и на удовлетворение транспортных и канцелярских надобностей. То есть очень немного, поскольку в жизни тогдашних детей материальный мир практически отсутствовал. Покупать было нечего и незачем, цветы понравившейся девочке вполне можно было нарвать на клумбе, в кафе-мороженое водить ее было никак невозможно, да и считалось неприличным лет до пятнадцати-шестнадцати. Еще можно было не покупать завтраки, ходить голодным и копить деньги на покупку какого-нибудь телескопа или «марки страны Гонделупы». Пишу про мальчиков, потому что девочки, как мне кажется, при любом режиме более законопослушны и аккуратны.
> Девочки покупали фотографии любимых артистов, какие-то особенные перышки-вставочки, ленточки, иногда – конфеты.
> Наличие денег у очкарика-отличника сразу делало его объектом охоты «бандитствующих элементов», поэтому иногда эти тихие послушные домашние мальчики добровольно отказывались от положенных им средств, лишь бы спокойно доходить от школы до дома.
> Но, так или иначе, в поколении наших предков карманные деньги были чем-то привычным и их количество зависело только от уровня доходов родителей. Лишение денег в качестве наказания почти не практиковалось, потому что это означало обречь ребенка на голод и проблемы с кондукторами.
> В моем детстве карманные деньги перестали быть нормой. За завтраки и проездные деньги сдавались в родительский комитет (платили родители сразу за месяц), учебники стали бесплатными, если я не ошибаюсь, в 1978 году (а до этого их покупали), «канцелярия» закупалась централизованно на класс или один раз перед первым сентября. Ну и на что тебе деньги, спрашивается? Сигареты покупать? Или, упаси Господь, водку?! Других соблазнов просто не существовало из-за тотального дефицита. И еще одно обстоятельство: дети очень редко заходили в магазины промтоваров одни, без родителей. Продуктовые – да, это совсем другая статья, я ходила за молоком-кефиром-хлебом лет с пяти, деньги на покупки выдавались строго под отчет, цены не менялись десятилетиями. Меня и сейчас ночью разбуди, я скажу, сколько стоил батон, а сколько половинка черного: «два батона по тринадцать и половинку за девять». Прежде чем купить молоко, надлежало сдать молочные бутылки.
А однажды я болела, и в магазин послали шестилетнего брата. И дали ему последние три рубля, оставшиеся до получки. Список был такой: хлеб, сыр, подсолнечное масло. Братец принес: две бутылки «Холосаса» (такой сладкий шиповниковый сироп) и две бутылки «Буратино». На все деньги. То есть без сдачи. Больше его в магазин не посылали. Лет до пятнадцати.
> Ну вот, а в промтоварных нам делать было нечего. Выставленные и выложенные в пыльных витринах вещи не возбуждали, как говорят сегодняшние подростки. Смотреть было не на что – не на бюстгальтеры же из грубого полотна размером с парашют любоваться! Тюремного фасона боты, поносного цвета пальто, бесформенные пиджаки и платья… Обувь, которую надо было разнашивать целый месяц, прежде чем начать ходить в ней. Эх, как вспомнишь… «Мамочка, а почему на выпускных фотографиях вы так чудно одеты?» Потому, деточка, потому. Спасибо партии родной. За все.