Дети нашей улицы

Махфуз Нагиб

— Какая радость! Потерпи, скоро все закончится.

— Как ты? — спросил Адхам.

— Сейчас умру от боли, тело разрывается, кости ломит. Не уходи! — простонала она.

— Жди спокойно снаружи, — попросила его женщина.

Адхам вышел на пустырь и заметил неподалеку тень.

Не успев как следует разглядеть человека, он уже понял, кто это. Сердце защемило. С притворной вежливостью Идрис сказал:

— Еще не разрешилась? Бедняжка! С моей то же самое было давеча, да ты знаешь. А эта боль — пройдет. Не успеешь моргнуть, все уже позади,

и ты получишь свою судьбу из рук Всевышнего, как я получил Хинд. Очаровательная малышка! Все время писается да плачет. Имей терпение!

— Все в руках Всевышнего! — неохотно ответил Адхам.

Идрис грубо засмеялся:

— Ты привел ей повитуху из аль-Гамалии?

— Да.

— Дурная баба, жадная. Я тоже звал ее, но она столько запросила, что я ее прогнал. Теперь, как прохожу под ее окнами, она поливает меня бранью.

Немного подумав, Адхам сказал:

— Не следует так относиться к людям.

— О сын господина! Твой отец научил меня обращаться с людьми жестко и грубо.

Раздался громкий крик Умаймы, словно продолжение той боли, которая раздирала ей внутренности. Адхам собирался что-то сказать, но тут же сжал губы, с волнением подошел к хижине и прокричал:

— Крепись!

Ему громко вторил голос Идриса:

— Держись, жена брата!

Адхам испугался, что жена услышит голос Идриса, и скрывая свое недовольство, обратился к нему:

— Давай прогуляемся!

— Пойдем ко мне, напою тебя чаем. Посмотришь, как сладко спит Хинд.

Но Адхам не собирался к нему и просто отошел от своей хижины в сторону, в душе проклиная брата. Идрис преследовал его.

— Еще до восхода солнца ты станешь отцом. Произойдет чудо. Ты почувствуешь связь, которую отец с таким хладнокровием смог обрубить.

— Мне неприятен этот разговор, — выдохнул Адхам.

— Возможно. Но ведь именно это нас обоих лишило покоя.

Адхам помолчал в нерешительности, потом взмолился:

— Идрис, что ты меня преследуешь? Найди кого-нибудь другого.

— Малыш! — расхохотался Идрис. — У тебя нет совести. Меня разбудили вопли твоей женщины. А я так крепко спал. Но я не рассердился. Наоборот, пришел, чтобы предложить свою помощь, если потребуется. А отец, услышав стоны, просто повернется на другой бок, у него нет сердца.

Адхама это задело.

— Такова судьба. Ты можешь оставить меня в покое? Я же не вмешиваюсь в твою жизнь.

— Ты не любишь меня не потому, что я стал причиной твоего изгнания, а потому что я напоминаю тебе о твоей собственной слабости. Глядя на меня, ты понимаешь, что душа твоя грешная. Вот у меня есть причины ненавидеть тебя. Но так случилось, что сегодня ты мое мучение и моя отдушина. Не забывай — мы соседи! Мы первые, кто поселился на этом пустыре. Наши дети будут ползать здесь бок о бок.

— Тебе просто нравится издеваться надо мной.

Идрис надолго замолчал, и Адхам уже было подумал, что избавился от него, но тот, посерьезнев, опять спросил:

— Почему бы нам не помириться?

Адхам вздохнул:

— Я

честный торговец, а ты зарабатываешь кулаками и насилием.

Снова раздался крик Умаймы, на этот раз громче. Адхам поднял глаза к небу с мольбой и увидел, что тьма уже рассеялась, а солнце восходит из-за горы.

— Какая ужасная боль! — воскликнул Адхам.

— А как прекрасно было наслаждение! — отозвался со смехом Идрис. — Эх, ты способен только распоряжаться имуществом и дуть в свирель.

— Радуешься, что мне плохо?!

— Нисколько! Я думал, это твоей жене плохо.

— Оставь меня в покое! — вскричал Адхам, не выдержав.

— Думал, так просто быть отцом? — с невозмутимым спокойствием спросил Идрис.

Адхам промолчал, вздохнув. Идрис проявил сочувствие:

— Ты умен. Я пришел предложить тебе работу, благодаря которой ты обеспечишь будущее своим детям. Это только первый твой отпрыск, будут еще. Ты ведь знаешь, самолюбие наше удовлетворено только, когда мы оставляем большое потомство. Что думаешь об этом?

— Светает. Шел бы ты к себе.

Вопли не прекращались. Адхам, не в силах их вынести, вернулся к хижине. Уже стало совсем светло. У порога он услышал глубокий вздох Умаймы, прозвучавший, как последняя нота печальной песни.

— Ну что?

— Обожди! — ответила повитуха.

У него отлегло от сердца, когда он уловил в ее голосе торжество. В этот момент старуха появилась на пороге:

— Всевышний послал тебе двух мальчиков!

— Двойня?!

— Да поможет тебе Бог воспитать обоих!

За спиной раздался смех, от которого у Адхама зазвенело в ушах:

— У Идриса дочь и уже два племянника!

Идрис направился к себе, напевая: «Время! Скажи мне, где счастье, где удача?» Повитуха вернулась.

— Мать желает назвать их Кадри и Хумам.

Вне себя от радости Адхам твердил:

— Кадри и Хумам. Кадри и Хумам.

13

Кадри предложил, утирая лицо полами галабеи:

— Давай покушаем!

Посмотрев на клонившееся к закату солнце, Хумам ответил:

— Да, не будем терять времени.

Они уселись на песок у подножия аль-Мукаттама. Хумам развязал узелок из красного полосатого платка, достал хлеб, фаляфель [5] и лук, и они принялись за еду, время от времени приглядывая за стадом, часть которого бродила неподалеку, а другая отдыхала, лежа. Братья были похожи друг на друга как две капли воды за исключением того, что в глазах Кадри чувствовался взгляд охотника, и это придавало его характеру резкости.

— Если б этот пустырь не надо было ни с кем делить, — с набитым ртом заговорил Кадри, — мы бы спокойно пасли здесь овец.

5

Фаляфель — котлетки из бобов с зеленью.