Дети вечного марта. Книга 1
Шрифт:
— Я в подвале нашел тайник. От прежнего хозяина крепости осталось, — пояснял Пелинор товарищам, доставая из бумажного конверта круглую черную пластину. В середине пестрел буковками светлый кружок. Саня потянулся читать, Шак опять усадил на место: не дергайся, котяра. Хозяин вставил маленькую кривую железку в бок ящика и прокрутил; положил пластину на диск. Конструкция завертелась.
В глазах у Сани тоже завертелось. Слегка затошнило. Если нальют еще с-с-такан, он от-т-ткажется.
Из музыкального ящика послышались шорохи. Там волна набегала на каменный берег: ахр-ш-ш,
— Занятный артефакт, — улыбнулся собака, когда бас таки задавил блоху.
А в Санином воображении сложилась трагическая коллизия: король — человек, блоха — аллари. Убили гады!
— За что!? — крикнул он в лицо смеющемуся Пелинору. Лицо сначала вытянулось, потом, заволновалось красным блином, поехало в стороны. А Саню потянуло вверх.
— Пошли, — приговаривал Шак, за шкирку выволакивая кота из-за стола. — Самое время, прогуляться.
Саня уцепился за лавку и потащил ее за собой. Шак встряхнул. Под ногами грохнуло — отвалилась скамейка. Кот повис тряпкой.
Крышу снесло напрочь, как любит выражаться собака. Иш, сидит, ухмыляется. Достать бы, да начистить противное рыло! Лошадь, гад, не пустит. Тащит, хоть упирайся, хоть нет. О, свеженьким потянуло… Звезды! Да что же вас так мотает? Или меня?
Из раскрытой двери догнал шорох набегающей волны.
Саня намеревался вывернуться из лап мучителя и послушать еще, но случилось страшное: в лицо прилетела вода. Целое море воды. Оно поглотило и утопило. Кот попытался вынырнуть — ни фига! Его держали, не давая вздохнуть. Вода залила нос уши, глаза и, наконец, рот. Кот понял, что погибает, и забился в истошной предсмертной агонии, норовя зацепить утопителя когтями. Его выдернули из воды, дали отдышаться, потом погрузили обратно.
И так несколько раз.
— Давай, давай, — пробился в сознание голос Шака. — Купайся. После бани — первое дело. Еще хочешь?
Саня весь замотался, изображая отрицание.
— Не верю! — заявил истязатель. — Ну-ка, еще разочек. Оп! Да не дрыгай ты ногами. Не поможет. У-тю-тю. Какие мы мокренькие. Где наша простынка? Ща завернем котика. Лапы- то убери, не-то в лоб получишь. Фасолька, ты откуда взялась? Казарму, что ли на ночь закрыли?
— Ты его утопишь!
— Не велика потеря. Лучше я котейку своими собственными руками порешу, нежели это сделает князь Пелинор. После меня хоть что-то останется. После князя — мокрое место. Кот, видишь ли, решил выяснить, за что синьор держатель границы, блоху удавил. А для храбрости выпил.
Все он врал. Саня приготовился цапнуть противную лошадь за руку, но тут рядом прогремела Бера:
— Шак, отдай кота.
— Зачем? — Апостол вкинул Саню себе на плечо и отступил. Фасолька, пакостница, захихикала. Бера пошла на Апостола:
— Ты его только что убить грозился. Непонятно, правда, за что. Полагаешь, Пелинор рассердился? Нет. Он-то, как раз, все понимает. Отдай кота!
— Не отдам!
— Шак, миленький, он мне для дела нужен.
— Такой кот всем нужен, — непреклонно отрезал Шак.
— Понимаешь,
— Хм, — сказал Шак, а Саня дико затрепыхался в его руках. Не хватало после всех потрясений сегодняшнего дня оказаться в лапах у юной медведицы. Он просто таки ужом завертелся, но налетел на кулак Апостола.
— Уймись, котяра, — пошел на подлый сговор с хозяйкой Шак. — С княгиней даже сам Пелинор не спорит. Куда уж нам, сирым. — И потащил, дурниной вопившего, Саньку в темноту. За спиной подло хихикала Фасолька-предательница, да оглушительно заливалась Бера.
Они поднялись на второй этаж, попетляли по коридорам и, наконец, остановились у какой-то двери. Бера постучала.
— Кто? — тихо спросили с той стороны.
— Я — отозвалась хозяйка.
Лязгнул засов. Шак немного выждал и, открыв дверь Саниным задом, вбросил кота в комнату. Дверь захлопнулась. Мучители дружно заржали. А прямо над головой кота раздался оглушительный визг.
Все! Сил моих больше нет. Рвите меня на части! Не зарубили, не сварили, не засекли веником, не утопили в бочке — рвите!
Он на четвереньках пополз от источника визга. Только открывал глаза, комната шла в пляс. Могло вывернуть прямо на мягкий хозяйский ковер. Пьяный, пьяный, а уже начал кое-что соображать. Сегодняшний день пройдет и канет, а на завтра тоже людям в глаза смотреть.
Визг унялся. В дальний конец комнаты прошлепали стремительные шаги. Потом толчок — девица на диван прыгнула — и… заплакала навзрыд.
Хочешь, не хочешь, волей-неволей… Саня приоткрыл один глаз. Против ожидания, комната не завертелась, осталась на месте. Ровно стояла у стены широкая лежанка, ровно горела на низеньком столике в изголовье лампа, ровно светила в окне луна. На лежанке сидела и плакала девушка.
— Ты кто? — неделикатно поинтересовался Саня.
— А ты?
— Кот. Не видишь? Ой! — он поправил простынку. Вот — сволочи! Считай, голого принесли. Ну, до Фасольки он точно доберется, все цветочки из волос выдерет. До княгини бы… Чур меня, Чур! Тогда точно Пелинор его прихлопнет. Одно мановение, и останется от кота только мокрое, плохо пахнущее, место.
— Не подходи, — визгнула из своего угла девица. — Не трогай меня!
— Больно надо! — невежливо буркнул кот.
— Убирайся!
Она ему надоела. Чего орать-то? Не разобралась кто, что, а туда же — орать. Да на кой ты мне сдалась! Саня заелозил спиной вверх по стенке, стараясь найти в ногах опору. Кое-как поднялся и решил передохнуть.
— Уходи! — опять взвизгнула девица.
— Считай, уже ушел.
Некоторое отрезвление таки наступило. Он смог проделать три шага до двери и не упасть. Ан — нет. Зря старался. Дверь оказалась заперта с той стороны. Там, кстати, стояла полная тишина. Кричи, бейся, царапайся — не придут. Утопали дальше беседовать, да про блох слушать.