Дети вечного марта. Книга 2

Огнева Вера Евгеньевна

Накатывал вечер. В горах темнело стремительно и неотвратимо. Пора было искать ночлег. Прошлую ночь он провел в щели между камнями, удачно завернувшись в кошму. Почти не дуло. Он надышал немного тепла и даже сумел поспать. Сегодня вокруг не было ничего кроме льда и снега. Саня с сожалением посмотрел назад. Придется спускаться, иначе он не переживет ночь. Замерзнет, как только перестанет двигаться. Согреваться движением, без еды, тоже становилось все труднее. Таяли силы.

Вдруг стало тяжко и пусто. Пропасть разверзлась не только во вне.

Внутри — тоже. В нее ухали последние силы… и вера.

Впереди, ведь, может ничего не быть. Только холод и смерть. Не станет бродячего кота Саньки, возомнившего себя потомком великого рода. С ним уйдет память о наследнике герцогского трона Эдварде Дайрене, отдавшем все за право покарать убийцу. Истает память о сыне вольного клана Шаке, которого люди прозвали Апостолом, единственном свидетеле великой любви и страшной гибели Арпа и Кары. Уйдет память о дриаде, которая пренебрегла зовом своего золотоволосого царя, и ушла с арлекинами. Не останется даже флера от памяти о странной птице, которая по вечерам молча разговаривала с Саней, зная, что вслух никогда не произнесет того, о чем кричали глаза.

Зато останется и будет торжествовать ничтожество, обманом захватившее власть — выродок Крен, взявший себе звучное имя Арий. Останутся чистюки. Останутся черные слуги Клира, изгнавшие Снежку за то, что приютила маленькую дриаду…

Он не думал. Тело все сделало само. Кот сжался в комок. Настал миг полного сосредоточения и напряжения, за которым последовал долгий-долгий прыжок. Пропасть осталась позади.

Ему удалось зацепиться за самый краешек. Фирн обломился, ноги повисли над пропастью. Саня начал выбираться, по вершку втаскивая себя на крохотный скальный островок, единственный торчавший из-под снега.

Он бы вылез, не подтай лед. Теперь уже волокло всерьез. Саня выпустил когти. Они ушли глубоко в твердый фирн. Пальцы рвануло. Показалось, когти сейчас обломятся. Но выдержали. Он немного отдышался, пережил миг ужаса, и уже начал прикидывать, как будет выбираться, когда сверху прокричали:

— Держи.

Прямо под нос сползла толстая веревка, завязанная на конце узлом.

— Хватайся. Я тебя вытащу.

Головы не поднять. Страшно отпустить стенку, которую закогтил, как последнюю надежду. И тогда Саня вцепился в веревку зубами.

— Лежи, — разрешил Дион.

Сане было трудно шевелиться, но он все равно, подтянул ноги к подбородку и сел, завернувшись в одеяло. Десятидневный холод не хотел уходить из тела. Знобило. Голова немного кружилась. Долговязая фигура Диона шла волнами, потом выправлялась, принимая нормальную форму.

Никакой он был не старик. Определить возраст этого человека Саня бы не взялся. Если не придираться — мужчина возраста начала мудрости. Но в темных, спрятанных за тяжелыми веками глазах, плескалась вечность. Тонкие руки с длинными подвижными пальцами покрывали пигментные пятна. Однако Саня помнил, с какой легкостью эти изящные руки вытащили его из

пропасти.

— Возьми, — Дион протянул миску, исходящего паром, горячего молока и кусок хлеба.

Пока кот ел, Дион смотрел в окно; обернулся, забрал у парня пустую миску, поставил на стол. Саня чувствовал, как вокруг них начинает сгущаться воздух. Стало казаться, что дышишь водой. Саня помахал перед носом ладонью. Дион усмехнулся. Напряжение пропало.

— Это я — так. Не обращай внимания, — непонятно объяснил он коту.

— Так и захлебнуться не долго, — вяло пошутил Саня.

— Согласись, я ведь знать не знаю, кто ты. Твой вчерашний рассказ оказался для меня на сколько запутан, на столько же и неожидан. Какое-то пророчество, какие-то проводники.

— Я шел сюда, уверенный, что пророчество исходит от Вас. Люди на рубежном перекрестке согласились вести меня к вам только из-за него. А получается, вы вообще не причем.

— Однако проводили только до края своего болота и отвалили назад.

— Им вроде скучно стало. Выгоды-то никакой.

— Я тебе скажу, чтобы к этой теме больше не возвращаться: я не занимаюсь пророчествами. Ни гаданиями, ни прогнозами. Как-то я спустился с гор вниз, — дело давнее, — наткнулся на людей и поговорил с ними маленько. А они тот разговор приняли за Вышнюю Волю.

— Они говорили, что ходят к тебе…Вам.

— Говори мне ты, если тебе так удобнее.

— Невместно, как-то. Ты…Вы, вроде, Бог.

— Тот-то и оно, что — вроде! А впрочем… если и бог, то — неудачник.

— А Солар?

— Слышал про него?

— Внизу герцог ему домов настроил. Людей туда загоняет.

— Ходят?

— А куда им деваться? Приказ. Только не понимаю, как можно из-под палки верить? Делать — одно. А верить? Скажи мне, что белое это черное, я, — если с ножом к горлу пристанут, — соглашусь. Но не поверю!

— И никто не поверит. Но если долго талдычить одно и тоже, если постоянно называть белое черным, люди забудут, где правда. А их дети и вовсе станут считать Мир, перевернутый с ног на голову — правильным.

Саня задумался. Выходило, люди, послушно идущие, кланяться чужому богу, сами себя предавали.

— А аллари? — спросил и спохватился, понял ли его Дион. Но тот понял.

— У аллари другой генетический код. Люди оторвались от корней, от череды предков, в которой каждый аллари — звено. Он и потомок и предок в одном лице.

— В крепости Пелинора есть мозаика. Во всю стену донжона…

— Я ее видел.

— Самый верх тоже?

— Да. Очень давно. Там изображен человек.

— Кто сидит рядом?

— Обезьяна — его предок.

— Значит, люди тоже аллари?

— И да, и нет. Тебе, действительно, нужна истина?

Саня задумался. Пожалуй. Хоть она, — какой бы ни оказалась, — уже не могла решительно изменить его взгляды.

Дион начал рассказывать. Стоя у окна, он вбивал стройные фразы в ослепительный полуденный высокогорный снег.