Дети войны. Народная книга памяти

Шервуд Виктория

Только один раз получился прокол. Два наших солдата рано утром зашли в гумно. Они там легли спать. Одна женщина видела. Днем по деревне ехали два немца на мотоцикле. Эта женщина остановила их и сказала, что в гумне находятся два партизана. Немцы сначала не хотели туда идти, но женщина настояла. Они развернули мотоцикл и поехали к гумну. Солдаты наши, видимо, со сна растерялись. Вероятно, патронов у них не было, они выскочили из гумна и побежали по ржаному полю в сторону леса. Немец снял винтовку, передернул затвор, встал на правое колено, левый локоть поставил на левое колено и выстрелил. Он с двух выстрелов убил обоих. Эту женщину немцы потом наградили, а когда пришли наши в 44 году, ее забрали сразу, и больше мы ее не видели. Ночью один наш колхозник отвез тела на лошади в лес и там в бору их похоронили. Потом, когда я ходил с первого по четвертый класс в нашу школу, мы ко Дню Победы ходили, украшали эту могилку.

Немцы. Лжепартизаны.

Листовки

Пришла зима 41–42 года, начал выпадать снег, и ударили очень сильные морозы. До нас стали доходить слухи, что в Ленинграде очень сильный голод. Немцы дали распоряжение чистить дорогу Псков – Новгород. Движение по ней было большое. Наш участок, примерно 5 километров, территория нашего колхоза, разделили на количество дворов. Нам достался участок за деревней метров 50 и участок в деревне. Всю зиму мы должны были содержать свой участок в чистоте, иначе, как гласит приказ, – расстрел. Правда, до расстрела дело не дошло ни разу, но все приказы заканчивались этими словами.

У нас в середине деревни стоял пустой скотный двор. Он пустовал, так как колхозных коров не было. Немцы облюбовали его под склад. До Порхова из Германии боеприпасы шли в вагонах, а из Порхова до Новгорода их возили на лошадях и машинах. Из Порхова до нас боеприпасы возили на лошадях и разгружали в этот скотный двор. Телеги были большие и на резиновом ходу. В зависимости от веса, запрягались четыре, шесть, восемь лошадей. Если были снаряды, то восемь лошадей, а если амуниция или продукты, то четыре или шесть лошадей.

Морозы в январе 42 года стояли сильные. На этих немцев-кучеров было жалко смотреть, они были обуты в сапоги, на голове – пилотка и в шинели. Слово «кольт» [10] не сходило с губ. Они все время прыгали и махали руками: «Кольт, кольт!» Утром они выезжали из Порхова и 35 километров ехали часа четыре. Разгружались и ехали обратно. Потом, ближе к весне, на машинах увозили это все в Новгород. Там была линия фронта, а у нас прифронтовой тыл.

В феврале 42 года в один из дней к нам пришел староста. Он сказал деду, что к нам в деревню в воскресенье приедет большое немецкое начальство. В деревне, кроме деда, охотников не осталось, все на фронте. И поэтому дед должен сходить с ними на охоту. Дед все приготовил для охоты, сходил, поставил флажки в лесу. Рано утром к нам во двор приехала шикарная легковая машина. Из нее вышли три больших чина. Они были тепло одеты: в белые полушубки, валенки. Погода стояла очень холодная, но солнечная. Они встали на лыжи и во главе с дедом пошли на охоту. Водитель этого лимузина, укутав моторный отсек ватным одеялом, остался в нашем доме. Через каждые полчаса он ходил прогревать машину. Мать по выходным ставила на стол швейную машинку и чинила наше детское бельишко. Немец сел рядом, и они «разговорились». Немец немножко говорил по-русски. Он показывал фото жены, родителей, двух дочерей. Был он из богатой семьи. Войны, конечно, он не хотел и говорил, что нужно Гитлера и Сталина посадить в одну клетку, и пусть они там воюют. Кто победит – того и победа. Потом, когда ходил к машине, брал и меня с собой и сажал на пассажирское сиденье рядом с собой. На левом переднем крыле были прикреплены лыжи. Он один раз даже снял их и предложил мне покататься. Увидев шестилетнего ребенка на двухметровых лыжах, рассмеялся и положил их на место. Вечером они вернулись с охоты и уехали в Порхов. Вечером дед восторгался их ружьями. У нас была собака, сибирская лайка. С этой собакой они и ходили на охоту. Пес был молодой. Звали его Тузик. Он так понравился немцам, что они приехали через неделю и купили его у деда. Нам было очень жаль Тузика, но успокаивало то, что у нас была еще одна охотничья собака – Дунай, с ней охотился наш отец.

10

Искаж. Kalte – мороз, холод (нем.).

Летом 42 года жизнь протекала спокойно. Работали очень много и усердно. Дед был хороший и опытный хозяйственник. Он сеял много гороха и овса. Всю последующую зиму мы ели овсяную и гороховую кашу. Даже нас, детей, дед заставлял работать. Так я в шесть лет возил навоз. Дед дома, со двора, грузил навоз в телегу, потом сажал меня на телегу, давал в руки вожжи, и я ехал в поле. В поле меня встречала мать, выгружала и разбрасывала навоз по полю, и я ехал домой к деду. Осенью так же во время уборки мы помогали убирать урожай.

Немец немножко говорил по-русски. Он показывал фото жены, родителей, двух дочерей. Был он из богатой семьи. Войны, конечно, он не хотел и говорил, что нужно Гитлера и Сталина посадить в одну клетку, и пусть они там воюют. Кто победит – того и победа.

Где-то в поле, в дождливый день, под вечер, к нам в деревню приехал отряд немцев со стороны Новгорода. Они остановились в деревне. Немцы стали ходить по домам, приказали в каждом доме освободить по одной комнате и стали

расселяться по домам. К нам в дом пришли часов в девять вечера. С фонариком обошли и проверили весь дом. Мы, три брата и двоюродный Коля, уже спали на сеновале. Немец осветил нас фонариком, сказал «гут» и удалился. К нам поселили на постой трех немцев. Они заняли комнату, а Соня, мама и тетя Надя перешли спать в рядом стоящий амбар, где до этого спал один дед. Амбар летом был пустой, там навели порядок, поставили кровати и стали жить. В доме осталась одна бабушка, она спала на печке и готовила нам пищу.

В общем, в нашу деревню приехало на отдых с фронта воинское подразделение. Вероятно, это был минометный батальон, потому что из вооружения были одни минометы. Обосновались они основательно. Для машин вырыли укрытия, для минометов в берегу реки Шелонь – огневые точки. В середине деревни в одном из дворов поставили кухню. Погода наладилась, и немецкие солдаты стали отдыхать. Они купались, загорали. В нашем доме расположились сапожная и портновская мастерские. Приходили немцы и приносили обувь и одежду в ремонт. Все немцы были молодые. По вечерам они устраивали танцы под аккордеон. За деревней на лугу поставили футбольные ворота и почти каждый вечер играли в футбол. Мы, дети, целыми днями пропадали на речке. Иногда прямо на наш пляж на машине приезжали немцы. Они загоняли машину в реку и просили помыть снизу. Давали нам щетки, и мы мыли ходовую часть. Когда машина была вымыта, водитель всегда нас за работу угощал. Самым маленьким, вроде меня, он давал пакетик с сухим лимонадом, а ребятам постарше по сигарете. Вечером, в восемь часов, они делали развод на караул. Выстраивалось подразделение, которое заступало в караул, им зачитывался приказ, потом играл оркестр марш, и они проходили строем. Комендантского часа у нас не было. Часовые ночью ходили по двое. Они ходили в мае в халатах и в москитных сетках. Партизан в 42-м году еще не было. Было довольно тихо. Вдоль деревни, на околице, стояли гумна. На чердаках немцы поставили стереотрубы и вели наблюдение круглые сутки. Один раз в хорошую погоду несколько девушек сушили сено. Зашел разговор о том, видят ли их немцы или нет. Расстояние до деревни километра два. В том месте уже поля кончились, и начинался лес. Несколько девчонок пошли в кусты по малой нужде. Моя тетя Надя повернулась к деревне спиной и похлопала себя по мягкому месту. Через некоторое время пошли на очередные танцы, те молодые немцы смеялись и говорили: «Ах, Надя, Надя!» Вот такое было наблюдение.

Немцы даже устроили один раз учения. Минометы стояли у них на боевых точках. Они запретили в этот день пасти скот и выходить из деревни на сельхозработы. Поставили километра за 2 мишени: белые щиты 2 на 2 метра – и стреляли из минометов. Они уехали через месяца полтора так же неожиданно, как и приехали, вероятно по тревоге.

Детей в деревне у нас было много. Да еще много было беженцев. Однажды, после ухода немцев, один мальчик из беженцев собрал компанию из своих ребят да плюс еще деревенских и решили пойти в поле за земляникой. Время было часов 13–14 дня. Пока они шли по деревне, многих ребят позвали домой обедать, так что компания осталось маленькая. Они пошли собирать землянику и нашли большой снаряд. Старшему было лет 12, он сказал, что умеет разряжать снаряды, и стал бить по головке камнем. Рядом с ним стоял его младший брат. Остальные ребята убежали, сказав, что снаряд трогать нельзя. Только они убежали до канавы и спрятались в ней, раздался взрыв. Потом родители этих двух братьев по полю собирали несколько кусочков тел мальчиков. Хоронили их в маленьком гробике: все что собрали. Это были первые смерти в нашей деревне.

В 41 году тоже были убиты наши солдаты при отступлении, но их не успели похоронить. Были убиты и немцы во время боя в 41 году. Так, около нашей школы возле дороги была могила с крестом. Как-то в августе 42 года пришла в деревню большая закрытая машина. Она доехала до этой могилы и остановилась. Из нее вышли двое немцев с автоматами, одна женщина в медицинской форме и трое наших военнопленных. Пленные взяли лопату и стали разрывать могилу. Там лежали 3 немецких трупа. Они были завернуты в плащ-палатки. Женщина развернула палатки, достала жетоны, которые были у нее на шее. Жетон представлял круг из алюминия с двумя одинаковыми номерами. Посреди жетона шла линия разлома. Она отломала половинку жетона на каждом трупе, а вторая половинка так и осталась на цепочке на трупе. Потом их погрузили на машину и увезли. В сорок втором они еще разрывали могилы и отправляли своих солдат на родину, а в последующие годы зарывать мертвых немцев приходилось жителям нашей деревни.

Осень 42 года прошла без особых больших событий. Все население старалось убрать урожай и запасти больше пропитания на предстоящую зиму. Осенью сорок второго немцы стали брать молодежь на работы. Так в сентябре забрали тетю Надю и еще несколько девушек. Их привозили под Старую Руссу, и они там работали до нового 43 года на лесозаготовках. Отпустили их домой на Рождество католическое. Немцы этот праздник отмечали очень широко. Даже тетя Надя принесла оттуда литровую бутылку рыбьего жиру, который впоследствии нам с Сашей споили.