Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
Когда началась война, мне было полтора года. Мы жили на даче под Ленинградом, в Териоках. В субботу к нам приехал погостить двоюродный брат Андрей, который старше меня на 14 лет, и с моим папой пошёл на рыбалку. В сторону Выборга по шоссе сплошным потоком двигались войска. Папа решил, что проводятся военные учения. Утром, в воскресенье, около пяти часов, на бреющем полёте появились немецкие самолёты. Один летел очень низко.
Георгий
Видна была свастика и лётчик в шлеме, он улыбался и махал рукой. Вскоре по радио объявили, что началась война!
Папа сумел пристроить нас к эшелону, в котором эвакуировался проектный институт, где он работал. Быстро собрались, не взяв даже тёплых вещей, о чём мама с няней часто с горечью вспоминали, и уехали в Арзамас к маминым родителям. В дороге эшелон бомбили. До сих пор помню пронзительный вой сирены, который проникал везде и вселял необъяснимый ужас. В страхе я прятала голову под подушку, где в темноте и тепле чувствовала себя в полной безопасности. На одной из станций нас кормили манными оладьями с киселём.
В Арзамасе мы прожили около года. Мама пошла работать бухгалтером в школу. Было голодно. Няня продавала свои вещи, чтобы купить продукты.
1941 г., март.
Наталья Кирилловна Тольская с сыном
Дедушка стрелял ворон, их варили и ели. Пахли они отвратительно! Бабушка раз в день топила печку и парила в чугунке мороженый лук. От недоедания у мамы начался фурункулёз, она не могла ходить, и няня возила её к врачу на саночках.
Арзамас расположен в степном засушливом районе, где летом практически не бывает дождей. Колодцы пересыхают, речку Тёшу может вброд перейти ребёнок. Городской водопровод имел ограниченные возможности, и власти города ввели для населения норму отпуска воды. Воду выдавали на колонке по специальным талонам, которые отры-1941 г., март. вал дежурный.
На папу пришла бронь из министерства, и его направили на Урал, в Свердловскую область, на Ново-Лялинский картонный комбинат для организации выпуска военных изделий. Летом 1942 года мы получили от папы вызов и с большими трудностями, в переполненных беженцами составах, добрались до Новой Ляли.
Утром, в воскресенье, около пяти часов, на бреющем полёте появились немецкие самолёты. Один летел очень низко. Видна была свастика и лётчик в шлеме, он улыбался и махал рукой. Вскоре по радио объявили, что началась война!
Прекрасно помню отъезд из Арзамаса. Жара, пыль, толпы людей на перроне, штурмующих вагоны. Крики, шум, ругань, плач детей. Я отчаянно реву на руках у дедушкиного брата. Наконец, в окне вагона появляются мама, няня и Кирилл. Окно опускается, и дядя передаёт меня в родные нянины руки!
Первое время в Новой Ляле мы жили в бараке вместе с семьями высланных из Поволжья немцев. Большая общая холодная кухня, заиндевелые двери на улицу. На
У этих немцев мама купила мне любимую, сохранившуюся до сих пор, куклу Нельку и фарфоровый детский сервиз с супницей, салатником и соусником.
Ольга и Кирилл Тольские (1,5 и 3,5 года)
Из барака мы переехали в маленький дом в посёлке, где у нас была большая общая комната и проходная кухня с выходом на улицу. На кухне было тепло только тогда, когда топилась чугунная печка. К утру всё выдувало. Поросёнок, который жил у нас на кухне, забирался спать в духовку. Однажды няня не посмотрела и затопила печку. Бедный поросёнок выкатился оттуда с подпаленной щетиной и обгоревшими боками.
Там же я решила проверить, правда ли, что если в мороз языком лизнуть что-нибудь металлическое, то язык примёрзнет?! Оказалось, что правда! Я лизнула дверную ручку и примёрзла. Пришлось няне отливать меня водой из чайника.
Не могу установить какой-то хронологической последовательности в воспоминаниях. Почему-то больше всего помню зиму.
Из летних событий:
– Соседи держали гусей и барана, которых я очень боялась. Гуси шипели и щипали меня, а баран однажды прижал меня к забору, но я была маленькая и оказалась как раз между его рогами. Спасла меня, конечно, няня.
– Ловили налимов в реке под камнями. Однажды Кира руками поймал большущую рыбину.
– Помню первое платье, которое мне перешили из старого маминого красного в мелкий белый цветочек.
До пяти лет меня одевали «мальчиком» в то, что оставалось после Киры, а папа не давал отрастить мне волосы хотя бы до тех размеров, чтобы можно было завязать бант. Папа водил меня стричь «под мальчика», уговаривал вплоть до подкупа сладким. Против такого аргумента я не могла устоять и соглашалась. Мама сердилась, а папа смеялся и шутил… Вкус и фантик первой своей конфеты помню до сих пор: это был леденец с мятным привкусом. «Дует!» – сказала я, взяв его в рот.
Дружила только с мальчишками, всюду таскалась за Кирой. Помню, что однажды пришла к нему в школу. Учительница посадила меня за последнюю парту.
Играли, конечно, только в войну, в партизан. Наши друзья, братья Леонтьевы – Коля и Витя, – решили проверить собственную стойкость, если попадут к немцам в плен. Витя взял молоток и изо всех сил стукнул Колю по голове. Хорошо, что силёнок у Вити было не очень много, ему было пять лет. Однако голову Коле пробил.
После войны эти мальчики оба погибли. Их отца перевели работать директором ЦЗ «Питкяранта» под Петрозаводск. Он с детьми на «уазике» поехал за грибами. Стал разворачиваться и задними колёсами съехал на обочину дороги. Взрывной волной отца выкинуло из машины, и он остался цел, а мальчики сидели сзади, и их разорвало на куски…