Девочка и смерть
Шрифт:
Безумно любящий тебя папа.
Лорейн долго сидела в зыбких утренних сумерках, прижимая книжку к груди, пока глаза не заболели от продолжительных слез. Приказав себе собраться и скорее начать свое знакомство с миром неизведанного, она сбегала умыться, расчесала волосы и даже надела свежую одежду. В животе урчало, и она с неудовольствием подумала, что ей придется извиниться перед дворецким, когда он принесет завтрак. Слова отца вдохнули в нее силу и уверенность. Она не имела права ослушаться его наказа быть храброй.
Но в этот день Лорейн так и не приступила к своему обучению. Услышав крик в другом конце дома, она была вынуждена хорошо спрятать блокнот и покинуть свою крепость уединения. Спустившись в холл, она столкнулась с бригадой медиков
Глава четвертая.
К вечеру того дня шум и обилие посторонних в особняке постепенно сошли на нет. В нем снова воцарилась прежняя печальная тишина, свойственная всем старым домам, повидавшим в достатке трагедий человеческих жизней.
Тетю Присциллу успели спасти, но, по настоянию врачей, ее поместили в клинику для пациентов с душевными расстройствами. Она нуждалась в постоянном присмотре и профессиональном уходе, ведь из-за передозировки снотворного чуть не потеряла зрение. Сбоили и другие системы в ее организме. Женщина почти не могла ходить, не разговаривала ни с кем, кроме Майлза. Уцелевший сын последовал за матерью – дядя Клиффорд арендовал ему квартиру недалеко от больницы. К тому же оттуда было удобнее добираться до Лондона, в пригороде которого базировался футбольный клуб Майлза.
Он не поступил в колледж, да и не сильно к тому стремился. Парень не проявлял также должного усердия к спортивным тренировкам, потому смог устроиться на работу лишь помощником. В его обязанности входили поддержание порядка в раздевалках, учет инвентаря, стирка полотенец и формы других членов команды. Должно быть, это его страшно злило, но, изредка наведываясь домой, он не заводил об этом речь из чистого упрямства. Он сам это выбрал. Некому было его осудить.
После того, как тетя Присцилла и Майлз покинули особняк, для Лорейн наступили по-настоящему славные времена. Она наконец-то была предоставлена сама себе. Дядя Клиффорд, погрузившийся в мрачную меланхолию, целыми днями пил, сидя у телевизора. К началу осени он спохватился, что девочке нужно где-то учиться, но не хотел особенно утруждать себя поисками, потому с сентября Лорейн зачислили в обычную школу в ближайшем городке, куда ей предстояло добираться самостоятельно. За лето она искренне полюбила пешие прогулки, и почти час в дороге не стал для нее основательным затруднением.
Так пролетел еще год, наверное, лучший год в жизни Лорейн. В новой школе ее неожиданно тепло приняли, у нее даже появилась подруга – славная девушка Холли Риз, да и родственники больше не пытались превратить жизнь Лорейн в ад. Она могла учиться, читать, гулять по окрестностям и спокойно изучать записи отца.
Дядя Клиффорд совсем не обращал на Лорейн внимания, больше занятый попытками смириться с утратой сына, психическим недугом жены и маячившим на горизонте неотвратимым банкротством. Он не винил Лорейн в случившемся, лишь иногда, предложив разделить с ним прием пищи, прогулку к озеру или поездку в город, умолкал и надолго задерживал на ней взгляд, выражение которого оставалось для Лорейн неясным. Это происходило лишь в редкие моменты, когда он не был чертовски пьян, а большую часть времени он едва держался на ногах. В осунувшемся, постаревшем на целую жизнь человеке, словно снова вспыхивала искра сознания, тень прежней живости, но тут же безвозвратно гасла. Он был лишь отголоском себя самого, бледной копией, выгоревшей на солнце репродукцией. Впрочем, для пьющего человека Клиффорд оказался на удивление мирным. Приняв на душу, он просто уходил в свою комнату, откуда до утра раздавались звуки бесконечных телепередач и зарубежных фильмов.
Майлз в свои приезды все же доставлял Лорейн неудобства, но к ее огромному везению был слишком занят работой и уходом за матерью, чтобы слишком часто ездить к ним в глушь. Он не мог отказать себе в удовольствии оскорбить или унизить кузину, напомнить ей о ее положении в семье и не последней роли в трагической гибели Тайлера. Поначалу Лорейн пыталась огрызаться и отвечать, но после того, как кузен вывернул ей руку, чуть не сломав запястье, избрала другую тактику. Она стойко выслушивала все гадости, потоком лившиеся изо рта кузена, подражая блистательному примеру невозмутимости
Теперь они с дворецким ладили куда лучше, хотя и он, к сожалению, не мог защитить Лорейн от нападок Майлза. Вмешательство кого-то со стороны лишь раззадорило бы его стремление донимать кузину. Не мог помочь и Эйден. Лорейн неоднократно жаловалась ручному монстру на мерзкое поведение брата, но он был непреклонен: Майлз один из Редгрейвов. Эйден не имел права вредить тем, в чьих жилах текла кровь его первого хозяина. Пусть ему и безумно хотелось этого.
Это условие вызывало у Лорейн сильные сомнения: зачем тогда отец, а то был именно он, запер Эйдена в подвале на долгие годы? До Джеральда монстр спокойно разгуливал по дому и, судя по его рассказам, сопровождал членов семьи в некоторых поездках. Он все же мог покидать особняк, но только с позволения хозяев, исполняя роль их телохранителя во время самых опасных вылазок. Бабушка Лорейн, имевшая славу блистательной охотницы, сражалась с ордами жутких тварей плечом к плечу с Эйденом. А ее отец брал вампира даже в Новый Свет, отправившись туда обмениваться опытом с местными коллегами. Да, были и другие – старые семьи, хранители мира и знаний. В Великобритании, в Европе и за океаном. Все они поддерживали связь. Лорейн еще предстояло быть введенной в их тайное общество по достижению совершеннолетия. Казалось, что до него еще целая вечность. Ей было всего шестнадцать, и она только делала первые шаги на этом пути. Трудные шаги.
Голова пухла от попыток усвоить огромные объемы информации. Отец подошел к своим записям очень дотошно, он боялся упустить малейшую деталь. Лорейн приходилось по тысяче раз перечитывать одни и те же страницы. К ее удивлению и ужасу, мир населяло бесчисленное множество разных созданий. Одних только видов вампиров, вопреки сформировавшемуся предубеждению, существовало огромное множество. Высшие и низшие; натурально и искусственно созданные (в свою очередь делящиеся на обращенных, проклятых и далее по списку…), древние; чужаки. Лорейн с особым интересом изучала именно подразделы существующих носферату, все силясь определить куда-нибудь Эйдена. Спрашивать напрямую было бессмысленно – монстр отличался особенной скрытностью. Он без восторга отвечал на глупые вопросы Лорейн, а когда она пыталась узнать что-то о нем самом, всегда принимался увиливать. Она давно его не боялась, но все же благоразумно принимала некоторые навязанные им правила и не препиралась.
Например, он приходил только ночью, избегая попасть на глаза кому-нибудь из домочадцев, и запрещал включать свет. Он объяснил это тем, что в прошлый раз, когда Лорейн имела счастье лицезреть его облик, она свалилась в обморок и поседела. И пусть ее психика окрепла с годами, с нее хватит одних только красных глаз, клыков и размытой, словно начертанной черной тушью, фигуры. Жаль, ведь детали его внешности могли дать Лорейн хоть какую-то подсказку.
После школы Лорейн шла в городскую библиотеку и просиживала там допоздна, выискивая информацию, которая могла пролить свет на множественные загадки. Не только о ее ночном визитере, но и других созданиях, таящихся во тьме. Теперь она понимала жаркий интерес отца к фольклору и любым суевериям. Пользу имели любые свидетельства столкновений людей с неизведанным. Лорейн выписывала все в тетрадь, чтобы дополнить отцовскую коллекцию знаний, и, возможно, когда-нибудь передать ее следующему Редгрейву. Она, конечно, сомневалась, что будет кто-то после нее.
Зачем создавать семью и заводить детей, обрекая их жить в вечном страхе и учиться охотиться? Быть отрезанными от обычных людей, не имеющих представления обо всех этих безумных вещах. Ван Хельсинг, его сын, бабушка Лорейн и даже Джеральд были жестокими сумасшедшими, раз осмелились продолжить род. Лорейн претило понятие долга. Ни под каким благовидным предлогом она не желала кому-то той жизни, которую унаследовала. Она предпочла бы поставить точку.
Эти мысли всегда наводили на нее тоску, и сейчас им вторил унылый дождь, забарабанивший в стекла. Лорейн оторвалась от чтения и глянула за окно библиотеки. Она так увлеклась, что не заметила, как проторчала здесь до глубокой темноты. Часы показывали начало десятого. Странно, что ее не выгнали. Скорее всего, подслеповатый старичок-библиотекарь проглядел девчонку, забившуюся в самую дальнюю часть зала.