Девочка из прошлого
Шрифт:
— Поддержи его. Какое бы решение он ни принял.
— Я и так это сделаю, тебе незачем меня просить.
— Я прошу не просто быть рядом как друг. Я хочу, чтобы ты вошла в нашу семью, Ари. Я прошу твоей руки для своего сына.
«Только самого сына ты по обыкновению забыл спросить».
Благоразумно заталкиваю назад готовые вырваться слова. Я не для того приехала, чтобы упражняться в остроумии перед умирающим. И спорить я с ним тоже не намерена.
Я никогда не придавала какого-то особенного значения словам. Для меня важнее
Никто не сказал, что если я пообещаю выйти замуж за Феликса, мы с ним обязаны будем пожениться.
И никто не назовет меня клятвопреступницей. А если и назовет, то...
То ему придется с этим смириться.
— Хорошо, Винченцо, — киваю, глядя в потускневшие глаза, — это все?
Он долго на меня смотрит, и я уже начинаю опасаться, что он прямо на моих глазах потерял связь с действительностью. Но Винченцо оживает.
— Нет. Есть ещё кое что. Или кое-кто.
Я выдыхаю даже с некоторым облегчением. Вот мы и добрались до сути. А то все эти танцы вокруг да около на тему «я хочу, чтобы ты вошла в нашу семью» уже начинали пугать. Сейчас передо мной снова тот самый Винченцо, которого я знаю все эти годы.
— Открой сейф, — слабым голосом командует Винченцо. Он не притворяется, на разговоры со мной он тратит все свои силы.
Открываю, набираю продиктованный код. Внутри лежит продолговатый сверток.
— Возьми, Ари. Они твои.
— Что это? — беру сверток, разворачиваю. Даже в приглушенном свете ламп они вспыхивают холодным стальным мерцанием.
— Что это, Винченцо? — повторяю, в недоумении разглядываю сталь, сверкающую даже при таком тусклом освещении.
Четыре длинных острых то ли шила, то ли стилета. Очень тонких и остро заточенных.
Поднимаю голову, вопросительно смотрю на Винченцо и натыкаюсь на такой же холодный блеск глаз, как и сталь в моих руках.
— Это стилеты, Ари. Достаточно крепкие, чтобы пронзить чье-то черное сердце. И достаточно тонкие, чтобы ими могла воспользоваться женщина.
Пальцы касаются острой стали, и я отдергиваю руку как после ожога.
— А почему их четыре?
Винченцо берет паузу, достаточно долгую, чтобы меня успело накрыть панической волной.
Мы уже все это проходили. Открытый сейф, у меня в руках оружие. Если Ди Стефано решит покинуть наш мир именно в этот момент, я пропала.
— Их столько же, сколько у меня капореджиме.
Глава 21-2
Демид
Уже минут пятнадцать стучу в ворота. Сначала ладонью стучал, теперь кулаком.
И ногами блядь постучу, если не откроет.
— Не открывают, господин Ольшанский? — слышу за спиной участливый голос. Оборачиваюсь.
Доктор Интан с сочувствием наблюдает, как я ломлюсь в ее дом. Хорошо что я не взял охрану, представляю,
— Как видите, — буркаю недовольно. Вот жучка, она ещё и стебётся!
— Вы позволите? — все с той же участливой улыбкой спрашивает Интан, и я поспешно отхожу в сторону.
Она проворачивает ключ и толкает калитку, распахивая ее передо мной.
— Прошу!
— Я думал, вы просто не открываете, — все так же буркаю и жестом пропускаю ее вперед.
— Вам не кажется, что вы слишком мнительны, господин Ольшанский? Люди иногда не открывают вам дверь не потому, что плетут против вас интриги и вселенские заговоры. Их банально может не быть дома.
— А вы начнете сеанс психотерапии прямо на пороге? Даже в дом не пригласите?
— Я уже это делаю, господин Ольшанский. Только интуиция подсказывает, что вы явились ко мне не за психотерапией.
— У вас отменная интуиция, — смотрю на женщину с одобрением.
Она проводит меня на террасу, садится на диван и приглашающе указывает на кресло напротив.
— Чай, кофе?
— Правду, — подхожу и нависаю сверху. — Я тут кое-что случайно выяснил. Скажите, Арина могла, хм, так отреагировать в ответ на какое-либо неосторожное действие с моей стороны? Например, неправильно истолковать мои действия и принять их на свой счет?
Госпожа Интан молчит некоторое время и выдает короткое «конечно».
Я блядь должен уже это сказать, иначе какой смысл был нестись в Убуд на полной скорости и ломиться в ее ворота? И говорю, преодолевая внутреннее сопротивление:
— Я вспомнил. Я держал ее за подбородок. Она поцеловала мне ладонь, вот здесь, внутри, — раскрываю ладонь, и мы вместе с госпожой Интан на неё смотрим, как будто там сохранился след губ Арины. — И ещё слеза.... У меня кожа горела, и это не метафора. Меня реально жгло. Я нашел воду и сунул под неё руку. А она видимо решила...
Замолкаю. Мне блядь выговорить это тяжело, а как она все это пережила?
Доктор Интан согласно кивает.
— Ваши догадки абсолютно верны, господин Ольшанский. Именно так она эту ситуацию и восприняла.
— Значит, правда, — со свистом выдыхаю воздух сквозь зубы, — она решила, что я ею брезгую. И теперь ей проще, чтобы к ней вообще никто не дотрагивался, так?
Мне никогда ещё не было так мерзко от самого себя, как сейчас. Вот блядь ни разу в жизни. Госпожа Интан осторожно кивает.
— В жизни Арины был очень сложный период. Все сошлось в одной точке, потому образно говоря и рвануло. Если вы понимаете.
— Не поверите. Понимаю, — поднимаюсь с дивана, она встает следом, — потому и пришел к вам. Только это все неправда. Я не брезговал ею, доктор Интан, никогда. Я ее любил.
— Возможно вы решили ей об этом не говорить, господин Ольшанский. Прошу прощения, мне пора, — дает понять, что мне пора отваливать. — Я вас провожу.
У ворот вдруг останавливает меня и поворачивается с улыбкой.