Девочка-лед
Шрифт:
Этот отчаянный полушепот мне не забыть никогда…
— Вот так, иди ко мне, милая. Кто это сделал скажи. Кто? ПРОШУ ТЕБЯ, только скажи, КТО?! — качаю головой, сжимаю ее ледяные пальчики. Целую, пытаясь хоть немного согреть. Опускаю взгляд. Всего на долю секунды.
Твою мать…
Мне словно кипятка на шею вылили. Потому что совершенно точно я вижу кровь.
— Алена…
Она снова дергается, когда я трогаю ее лодыжку.
Нет, нет.
— Ален… Тут очень холодно, нам нужно тебя одеть. Давай встанем, — протягиваю ей руку,
— Оставь меня, пожалуйста, — качает головой, прижимая к груди острые коленки.
— Что там? — подыхая от боли, спрашиваю тихо. — Дай я посмотрю, слышишь? Лисица…
— Нет, — упрямо жмется спиной к батарее, опускает голову.
— Ален! — повышаю на девчонку голос, снимая с себя рубашку.
Ни черта с собой нет, а она ведь вся продрогла! Сквозняк гуляет страшный. Здесь от силы градусов пять! Пар изо рта идет.
— Вставай, моя девочка, пожалуйста, прошу тебя, — почти молю. Касаюсь ее худеньких плеч, но она только мотыляет головой из стороны в сторону.
Поднимаю с пола против воли. Ледяная. Околела здесь совсем. Сопротивляется, что есть сил. Такая маленькая. Хрупкая. Беззащитная… Но как же отчаянно она со мной борется! Как будто в агонии бьется. Меня уже и самого всего трясет. Нервы итак на пределе.
— Рома, оставь меня, — отворачивается, а я не могу понять в чем дело. — Уходи. Уходи, пожалуйста, уходи!
— Ален, — крепко обнимаю, настойчиво прижимая к себе. — Куда я уйду, глупая?
Быстро накидываю на худенькие плечи свою рубашку, заворачивая девчонку будто в кокон. Приговариваю какую-то ерунду, успокаиваю. Сжимаю маленькое девичье тело в руках.
Она беззвучно плачет, робко обхватив меня за шею, и внутри, в это самое мгновенье, что-то надламывается. Безвозвратно.
Кто бы это ни был, он заплатит за все… За каждую слезу ее.
— Ааай, — содрогается вдруг, и я, пользуясь моментом, отодвигаю ее от себя. Прикрыться рубашкой она просто не успевает.
Свет от фонаря.
Ее рваный вдох.
И господи… ее нога. Передняя часть бедра.
Засохшая кровь: темная, сильно контрастирующая с белизной ее кожи.
И да, я вижу их… Так отчетливо, что это определенно станет худшим из моих кошмаров.
— Убью ее, — повторяю вслух, сжимая до хруста челюсти. Так сильно, что скрипят зубы. Так сильно, что скулы сводит судорогой.
Сука. Сволочь бессердечная.
Зажмуриваюсь, желая прогнать навязчивую картинку. Но увы.
Смотри, что ты наделал…
Пять букв. На ее нежном теле.
Они ранят словно пули. Отравляют будто яд.
Растаптывают. Размазывают. Уничтожают.
Лисица дрожащей ладонью закрывает от меня рану. Опускает глаза. А я поверить не могу, что все это происходит наяву.
Я никогда себе этого не прощу. Никогда, клянусь…
Провожу трясущимися пальцами по волосам, едва не выдирая их. Мне больно даже просто смотреть на это, а ей каково? Каково ей?
Г Р Я З
Страшная правда тупыми осколками дерет сердце.
Это Твоя бывшая девушка
Это Твой нож
Это ты виноват.
Только ты…
Глава 60
РОМАН
Плачущие женщины — это, прямо скажем, кошмар для мужика. Харитонова воет. Пельш плачет, прижимая платок к щекам. Алена стоит молча, но глаза полны прозрачных слез. Она тихо извиняется за платье, а я слышать это не могу…
Какое платье? Разве можно думать об этом сейчас?
Циркуль отмахивается, с беспокойством смотрит на девчонку и бежит встречать Бориса Ефимовича. Директора, не так давно отправившегося домой. Что ж, пришлось ему вернуться и отложить отдых на потом.
Медсестра шмыгает носом и начинает складывать свои причиндалы в аптечку. Она обрабатывала ногу Алене, и я в этот момент, клянусь, погибал вместе с ней… Смотреть на это больно было….
Мед работник сказала, что порезы достаточно глубоки, но шить не придется. При этом добавила тихо, что шрамы… останутся. Вот зачем ляпнула?
Не останутся. Сейчас столько технологий разных. Я все сделаю, чтобы стереть это проклятое клеймо. И не только с ее кожи…
— Ты как? — осторожно касаюсь ладонью скулы Лисицы.
— Нормально, — шепчет она. Смотрит на меня своими глазами невыносимыми и сдохнуть хочется. Потому что виноват перед ней. Как никто другой виноват…
— Рыжая, — обращаюсь к Харитоновой, — отвечаешь за нее головой, пока меня нет. Поняла?
Конопатая делает рваный вдох-выдох.
— Хватит ныть, соберись!
Сашка выпрямляет спину, вытягиваясь солдатиком. Послушно кивает.
— Я вернусь скоро, хорошо? И найду тебя, — обещаю я своей Лисице, легонько дотрагиваясь губами до холодного лба. Отодвигаюсь.
— Ром, — в ее глазах отражается паника.
— Вернусь, слово даю. Все расскажи Борису, поняла?
Она отрицательно качает головой.
— Не вздумай покрывать. Ясно тебе? — смотрю на нее сурово.
— Ром, — она опускает глаза.
Знаю, о чем думает. О безнаказанности. Связях. Деньгах. Но нет. Не в этот раз. Все мы когда-нибудь должны отвечать за свои поступки. И Вероника — не исключение.
— Видит бог, не хочу тебя оставлять сейчас, но мне очень надо уйти, — обнимаю крепко, зарываясь носом в ее волосы.
От всего мира защитить хочу. Такую чистую. Хрупкую. Мою.
С трудом отрываюсь от нее и поправляю тонкий плед, накинутый на ее плечи. Не справившись с собой, все-таки целую в покрытую румянцем смущения щеку. Задержавшись там намного дольше, чем ей хотелось бы.
Стесняется. Робко теребит низ рубашки, но не сопротивляется. Маленькая, но победа.
— Саш, ты отцу дозвонилась? — по-прежнему сжимая пальчики Лисы, спрашиваю Харитонову.