Девочка летом

Дериглазова Катя

– Завтра, значит, как? Ты, может, со мной поедешь, экзамен же только в девять? А то мне скучно одному.

– Слушай, я опоздать боюсь. Ориентируюсь ещё плохо, в этом метро чёрт ногу сломит. Может, ты со мной посидишь? На факультете знаешь красиво как? Там балюстрада такая, в три этажа. Смотришь сверху – дух захватывает! Хочется «Гаудеамус» запеть. Уютно. Как радостно, наверное, бегать по этим лестницам. Смотрю на студентов, на преподавателей – это как будто высшая каста какая-то. Даже не верится, что я документы уже подала и, возможно… эээх. Ну, поддержи меня хоть немного, я боюсь до трясучки! А часов в восемь киоск с чаем откроют. Мне мама пятьдесят рублей с собой дала, я отказывалась, а она: «Учись, студент».

– Не, –

зевает Алекс. – У меня физика завтра, надо подготовиться, что ли, шутки ради. – Он любит зевать немного напоказ, широко открывая рот, и гордится, что может сунуть между зубами аудиокассету. Говорит, это помогает ему петь. Он учился полгода в университете на другом конце бывшего Союза и считает, что точно умнее и сообразительнее любого выпускника школы – потому что старше на год. И перед поступлением в «полиграф» он особо не заморачивался – да что там, не МИФИ же, а математика и физика на первом курсе у всех одинаковая. Алекс всегда смотрел исключительно вперёд, в своё блестящее будущее, и считал себя прагматичным умником.

– Не вижу смысла идти в это ваше МГУ. Любой язык программирования я и так выучу, если захочу. Технологи везде нарасхват. Поработаю годик на дядю, куплю «Макинтош» и свою мини-типографию открою: сам дизайню, сам печатаю, сам деньги считаю. А что, возле метро поставлю, там пять метров помещение надо. А тебя, Жень, возьму к себе секретуткой.

– Не гожусь я в секретутки. Нос длинный, зубы как забор, – подыгрываю я, шокируя других курильщиков.

– Ну ладно. Тогда я буду журнал издавать, как «Птюч», только ещё лучше. А ты будешь там главным редактором. – Алекс распахивает дверь между вагонами, ночной воздух разбивает дымную завесу, колёса оглушительно стучат. – Пойдём, что ли, спать. Как свет выключат, я лягу к тебе? Наверху у меня ноги в проход торчат. Надо же иметь совесть, не заставлять всех нюхать мои носки.

– Тогда в проход провалюсь я.

– Не свалишься, я тебя придержу, – шепчет он мне в ухо, сгребая в охапку. Мокрый язык тычется в ухо. Щекотно. Обнимаю его в ответ. Какой он всё же – ничего не боится. Каменная стена.

– Затейник! – шепчу я. Знаю, что ему нравится моя так называемая скромность. – А нас с поезда не ссадят?

– Под одеялом не заметит ни-и-икто, – говорит Алекс, отцепляет меня у и подталкивает на выход.

Конечно, выспалась я отвратительно. Мы ещё раза четыре «ходили курить», потом пили непроглядно-чёрный чай из подстаканников, потом выходили подышать на длинной станции. Там вдоль вагонов моталась шустрая бабулька, волочившая за собой сумку-тележку, и необыкновенно быстро и складно тараторила: «Кому пива, кому пива, пива, пива, пива, пива?» Выпили ещё и пива. Пьяненькие работяги с боковушки пытались вовлечь Алекса в дискуссию о политике, но отстали после угрозы проводницы вызвать патруль. Свет выключили, и Алекс тихо слез вниз, под моё одеяло, шепнул: «Джинсы расстегни», и у меня перехватило дыхание. Он заскользил по телу длинными шершавыми пальцами. Женщина на соседней полке тяжело вздохнула, потом цыкнула, потом кашлянула, но всё же отвернулась, не став скандалить. Мне как всегда было скорее лихо и забавно, чем приятно. Боковушные мужики продолжали бухтеть про советские времена и развал страны, ничего не замечая вокруг.

Поезд приходил в Москву ровно в шесть, и я едва успела почистить зубы противной железнодорожной водой. Мерзко на вкус, что бы там ни пел БГ. Договорились с Алексом встретиться на Арбатской в четыре, я выскочила на Площади Революции и пошла к факультету через пустынную Манежную. Дворники мели асфальт, у дверей «Националя» зевал нарядный, совершенно киношный швейцар в ливрее. Подъехал устрашающий чёрный джип, из него вышла, помахивая ключами, загорелая дева с белыми волосами до попы, швейцар приосанился и открыл дверь. Я очень старалась не пялиться ни на деву, ни на своё отражение в огромных окнах. Боже мой, неужели можно

привыкнуть ко всему этому великолепию?

Спешить было некуда. Посидела около Ломоносова, полистала конспекты. Подёргала дверь. Время ползло медленно, очень хотелось спать. Чтобы поднять себе настроение, я решила сходить после экзамена в книжный на Тверской, а потом в Макдональдс и шикарно перекусить фишбургером с колой под новую книжку. А, может, ещё и с картошкой. Хотя это расточительно. Такой необыкновенно вкуснючей еды у нас в Орле не продают. Сестрёнки, которых часто возят в Москву с хореографической школой на разные сверхважные выступления, тоже очень любят Макдональдс, хотя балетным есть булки нельзя. Пока родителей нет дома, мы часто запекаем в духовке батон с сыром, майонезом, солёными огурцами, кетчупом и рыбой из банки. Но так вкусно всё равно не получается. В одиночку я по Москве ещё не гуляла, и предвкушение этого украденного удовольствия одновременно пугает и пьянит. В животе буркнуло: поесть, пожалуй, можно уже сейчас. В рюкзаке лежат два бутерброда с сыром в фольге и маленькая бутылка несладкой воды. Внезапно открылась дверь факультета, высунулся молодой охранник, зажмурился на ярком свете:

– Девушка, а что вы тут сидите? На экзамен? Хотите – заходите уже. Только ждать вам ещё два часа с лишним.

– Спасибо, – говорю. – Я знаю, долго ещё, просто поезд рано приходит. Хотите бутерброд?

– Не, мне б зажигалку. Куришь? Моя сдохла, зараза.

– Не курю, но зажигалка есть. А можно я внутри на лавочке прилягу? – спрашиваю я, офигевая от своей наглости. – Не выспалась ужасно.

– Заходи, там под лестницей справа стулья мягкие, не проспи только.

Я выставила три стула в ряд и забралась на них, сунув рюкзак под голову. Было неудобно, но тихо и темно. Ощущение кино вокруг не отпускало. Какой всё же классный город – Москва. Люди такие приветливые. Не поступлю – буду к Алексу в гости приезжать, гулять будем… «Ага, на какие шиши? – тут же встряла Госпожа Критик. – Давай, будь достойна своего парня! И родители как обрадуются, что ты не совсем дура!»

Не будем пессимистами, Женечка, не будем. Но и губу раскатывать тоже не станем. Запасной вариант в виде родного филфака на крайний случай тоже есть. Не забыть бы про поселение в общагу! Блиин, а ведь никаких книжных, пока ордер не дадут. Вот бы соседки были классные!

Мне чудом удалось вырубиться минут на сорок, но над головой загудели голоса, а часы на руке оглушительно затикали. До экзамена оставался час.

Вот тут у меня начался жуткий мандраж. Я даже пожалела, что не курю. Наверное, надо всё же начать – говорят, успокаивает. Я вышла на улицу, солнце уже жарило вовсю. У факультета толпились абитуриенты, кто-то болтал, кто-то пытался успокоить родителей, которые, кажется, волновались больше вчерашних школьников. Многие были постарше; пацаны, наверное, после армии.

– Привет! – окликнула меня невысокая, крепкая, короткостриженая девица в чёрных джинсах и футболке с портретом Кобейна. – О, наш человек! Будет зажигалка?

– Будет! А у тебя сигарета? – решилась я.

– Найдётся, будешь ментоловую? – она протянула мне пачку «Норд Стар», у нас вся редакция такие курит. И зачастила: – Я, кстати, Грин, по цивилу Октябрина, а Грин погоняло, Зеленько моя фамилия, смешная, да? Хорошо, не Синько!

Она засмеялась и решительно, как парень, протянула руку, крепко пожала.

– Я с Поволжья, деревенская, манеры простые! Ты на дневное поступаешь? И я! Говорят, проходной балл будет 13. Вот свезло, да? Я думала, с медалью попроще будет, но тут МГУ, все с медалями, со всей страны. Я, представляешь, вчера в общаге с девкой из Южно-Сахалинска познакомилась! Она говорит – а я без обратного билета прилетела, самолёт семь тыщ стоит! Родители сказали: поступишь-не поступишь – оставайся, работай. Денег только к Новому году вышлем. Жесть, да? А ты откуда? В общаге будешь жить? Вписалась уже?