Девочка, не промахнись!
Шрифт:
Похоже, у парня начиналась истерика.
Я двинулась к глыбе тренированного мяса и сладко улыбнулась ему в лицо.
– Как видишь, дорогой, у нас есть, чем заняться с Чиром. – И хлопнула дверью, едва не задев ему морду.
– А теперь скажи, Ложкин, внятно, что все это означает.
– Марь…Ванн… – мальчишка давился слезами.
– Знаешь, Всеволод, – я присела рядом с ним на столик. – Мое настоящее имя – Марианна. В сложившейся ситуации называй меня этим именем.
Он собрался, подавил свои вздохи и промолвил, все
– Вы видели афишу у входа? «Русские «Чип и Дейл». Я танцую у них около года.
– Что танцуешь, Ложкин? Танго? Вальс или румбу?
Я не собиралась облегчать ему жизнь, спуская разговор на тормозах. Пусть научится говорить правду жизни. Если хватает духу заниматься этим, пусть хватит смелости в этом сознаться.
– Стриптиз… Марианна.
– Год – большой срок. Отчего такие «страсти мадридского двора»?
– Мы ездим по клубам. У нас договоренность – в своем районе не выступать, чтобы жизнь себе не усложнять. А Свист – сволочь нажрался с утра. Меня некому заменить…. Я глянул в зал: там Карим и Зяма. Завтра вся округа будет трубить, что я – педик.
– А ты не педик, Всеволод?
– Нет. Просто здесь здорово платят.
Я окинула его все еще по-мальчишески угловатый торс и промямлила:
– О вкусах, конечно, не спорят…. Только, я и копейки не заплатила бы, чтобы увидеть тебя, в чем мама родила.
Он пыхнул щеками и налился гонором, как обожравшийся клоп.
– Напрасно, Марианна. Многие находят меня неотразимым. И двигаюсь я – дай Бог каждому. Семь лет в балетной школе не проходят даром.
– Вот и гордись этим, – осадила я парня.
– Хреновый вы педагог, – заявил Севка, вновь в полной мере осознавая свою проблему.
– Да уж, не Макаренко и не Сухомлинский, – охотно подтвердила я, – и не палочка-выручалочка для трусоватых стриптизеров.
– Вам бы уйти, Марианна.
Сказал мальчишка мне совершенно по-взрослому, и я его зауважала. А потом тяжело вздохнула и в четвертый раз тряхнула свою сумочку.
– Давай, Севка, поработаем над твоим имиджем. – Взгляд мой уперся в машинку для стрижки волос, лежащую на столике перед зеркалом – как кстати! – Что для нас дороже: честь или внешнее обаяние?
– Если мог, я бы перекрасился в негра…
– Тогда за дело.
Соломенные пряди усеяли пол, а голова Ложкина забелела, как бильярдный шар.
– Чир, выходи! – гукнули свирепо за дверью. – Алевтина уже сдохла.
– Пусть еще подохнет минут десять, – спокойно посоветовала я.
– Я за Андрюшей пошел.
– Кто это – Андрюша? – Я азартно орудовала эксклюзивной косметикой, совершенно не ограничивая своей фантазии.
На голый череп лег изрядный слой тонального крема, а потом пудра шоколадного оттенка – последний писк моды. А сверху чуть блесток. А вот брови наоборот постаралась высветлить, превратив их в рыжие.
Андрюша уже нарисовался рядом со мной. Им оказался тот самый субтильный субъект с мягкой грацией
– Передай Алевтине: накину гринов, если еще попотеет.
Несколько быстрых мазков по скулам и щеки Севки стали интригующе худощавыми. Эдакая томная, утонченная немощность. Самым сложным было, пожалуй, изобразить на лице пробивающуюся темную щетину, но тут я схалтурила, памятуя, что мальчишка будет все время в движении.
– Носовой платок имеется? Желательно чистый.
Спросила я в пространство, и Андрюша извлек из кармана шелковый надушенный треугольник.
– Очень впечатляюще, – буркнула я и посоветовала Севке. – Чир, пошарь у себя в карманах.
– Он не слишком чистый.
Парень протягивал мне тряпочку в красный горошек.
– Свое дерьмо лучше, – утешила я, раздирая ткань.
Свернутый валик устроился под верхней губой, слегка выворачивая плоть и приоткрывая зубы.
– Теперь ты немножечко эфиоп.
Я окинула свое произведение и была почти довольна: экземпляр и рядом не стоял с Севкой Ложкиным, что и требовалось обозначить. Только глаза пронзительной синевой напоминали о нем, и мне это не нравилось.
– Назвался груздем – полезай в кузов, – охнула я, вытаскивая линзы из своих глаз.
Прополоскала их в услужливо подставленном Андрюшей стакане и спросила:
– Не побрезгуешь, мон шер?
Вот теперь он был экзотически красив: глаза переливались гагатовым блеском и светились счастьем. Парень поверил, что выйдет невредимым из этой передряги.
– Если потеряешь линзы, не переживай, просто щурься и поглядывай из-под век, по чайд-гарольдовски.
Выдала я последний совет ему в спину и повернулась к зеркалу, чтобы подправить свой фейс. Вот теперь я себе не нравилась вовсе. Лишенные маскировки глазки полыхнули изумрудным светом. Танька всегда говорила, что таких глаз на самом деле не бывает.
– А Таркан? – лениво сопротивлялась я её упрекам.
– Все те же линзы, – упрямилась подруга.
В конце концов, я раскошелилась на дорогущие линзы для себя самой, приобретая вполне респектабельный карий оттенок, и наши споры сошли на «нет».
– Вы – потрясающий мастер. – Лучезарный Андрюша обхаживал меня, как лиса виноград. – Чир стал настоящей изюминкой. Еще татуировку на все левую руку – и полный улет!
– Не вздумайте портить парню шкуру. – Сказала я свирепо. – По судам затаскаю.
– Ну что вы, что вы!
Мои угрозы, конечно, были смехотворны. Мы оба это понимали. Что сейчас решают суды?
– Только временные, смываемые тату. – Успокоил меня Андрюша и улыбнулся.
Я тоже расслабилась и попросила:
– Пожалуйста, не ставьте больше его в такую тупиковую ситуацию. Парню здесь жить.