Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
– Значит, не произошло ничего страшного?
– Ровным счетом, – заверил «Ольвин». – И не волнуйся так, ради бога, ты же вся дрожишь.
Он привлек ее к себе еще ближе, и Вероника с удовольствием прижалась к его груди. Он удовлетворенно вздохнул:
– Какая ты славная! Я ведь долго не мог забыть тебя, Вероника. Что-то неотступно звало меня к тебе, и я не стал сопротивляться. Небо на моей стороне: ты нашлась быстро! Уйдешь со мной сейчас?
– Уйти с тобой? Прямо сейчас? Но я пока не могу. Ты знаешь, здесь Учитель! Я нашла и его!
Однако «Ольвин» не выказал большой радости:
– Учитель?
Чтобы исправить неловкость, она примирительно проговорила:
– Я пока не могу пойти с тобой, но ведь ты сможешь навещать меня здесь? А потом, может быть, все как-нибудь уладится?
– Я обязательно приду! Только ты пока не говори никому.
– Не скажу. А ты и вправду больше не оставишь меня?
– Ни за что! Я хочу увести тебя отсюда в мой дом. И я это сделаю!
Вероника вздохнула:
– Как ты решишь, ты же мой муж. Только немного подожди.
Услышав последние ее слова, мужчина надолго умолк, над чем-то размышляя. Вероника подумала, что он решает, как быть дальше. Наконец он произнес, медленно и тщательно, как ей показалось, подбирая слова, в которых сквозила некоторая нерешительность:
– Хорошо. Но… раз уж я твой муж, близость со мной тебе не покажется странной и неприемлемой… теперь?
– Нет, конечно. Как и раньше. Только не торопи меня – не сегодня.
Он с явным облегчением закончил:
– Я не стану торопить тебя, малышка. Хотя ты и говоришь немного странно, но уж очень ты мне пришлась по сердцу. Хочу, чтобы ты стала моею, и я буду не я, если не выужу тебя из этого мрачного места! Я всем сердцем этого желаю и просто обязан это сделать, иначе они здесь уморят тебя! Ты не такая, как все.
Вероника вдруг испугалась, что Ольвину не понравилось, что она теперь не такая, как «тогда». И она со смущением уклончиво проговорила:
– Я болела. Но сейчас уже поправилась, только немного слаба.
– Это ничего, будь такой, какая ты есть. Мне это даже нравится! Я чувствую, что мне будет хорошо с тобой. Думаю, что я тебя тоже не разочарую. Что ж, я готов подождать. Поцелуешь меня на прощанье?
Вероника подняла лицо к нему навстречу – он склонился, задев краем широкополой шляпы ее бровь; заметив это, отбросил шляпу в сторону – черные волосы волнами разлетелись по кружевам воротника. Вероника закрыла глаза и, обняв его за шею, на мгновенье горячо припала к его губам.
– Какое блаженство! – прошептал «Ольвин». – Ты, малышка, цены себе не знаешь! Ну что ж, я счастлив, что такое сокровище достанется мне!
И он удалился тем же путем, что и пришел – через осыпь ограды.
«Ольвин», действительно, не оставил Веронику. Он пришел следующей же ночью, найдя ее на том же месте – под старым кипарисом. Уверенная в его святом праве на нее, она без особых колебаний уступила его горячему напору и нашла, что Ольвин стал более страстен, чем «раньше»: не прятал своих чувств, не скрывал желания. Это даже понравилось ей. Правда, он теперь был несколько, на ее взгляд, тороплив – как голодный ребенок, завидевший блюдо со сластями. А ей хотелось больше нежных касаний, медленных поцелуев, чего-то такого… И все же он и
– Ты же обещал, что больше не будет больно.
– Но ведь ты же была девственна, малышка… – смешался «Ольвин». – Но не бойся, я ведь пришел, чтобы непременно увести тебя!
Вероника пыталась уверить его, что в обители ей не так уж и плохо, а главное – она здесь с Учителем. «Ольвин» же настаивал на уходе, живописуя, какая жизнь ждет их впереди, и как он будет беречь ее и заботится, и какие города и страны непременно покажет, и какие книги будет ей покупать, чтобы она не скучала.
– Тебе нужно увидеть мир. Тебе это непременно нужно, я вижу! И я сделаю все, чтобы ты не разочаровалась. Для меня это тоже важно, поверь: рядом с тобой и для меня мир вокруг преображается. Это удивительно! И ты знаешь, мы ведь чем-то с тобою похожи. Наверное, родились под одной звездой!
Чтобы не расстраивать его, Вероника обещала уйти с ним – в ближайшее же время, как только она соберется с духом… Но «Ольвин» становился все более нетерпеливым и настойчивым:
– Вероника, пожалуйста, уйдем! Я здесь сильно рискую. Да и ты тоже. Я не боюсь риска, поверь, но к чему так тянуть? Отчего ты упрямишься?
Но чем упорнее он просил уйти с ним, тем более нерешительной, несмотря на уже данное ему обещание, она становилась. И все отчаяннее упрямилась. «Ольвин» же сказал, что уже привел двух лошадей, они стоят по ту сторону ограды, и Веронике надо непременно сегодня же последовать за ним, в его дом в Севилье, а потом он перевезет ее дальше. Он был тороплив и деловит, а Веронике вдруг пришло в голову именно сейчас порасспросить его о том медальоне-монете, который она продолжала хранить на груди.
– Некогда, малышка! Пойми, надо уходить!
– Но мне так хочется узнать о монете…
– Ну, что еще за монета?! Ах, эта? Не знаю, то есть не помню… – Он начал заметно раздражаться, а в голосе появились требовательные нотки: – Хватит болтать о пустяках, у нас крайне мало времени!
Он крепко ухватил Веронику за запястье, и ей это не понравилось: «Ольвин» стал казаться чужим и далеким, а главное – каким-то досадно необязательным, ненужным в этом саду, на фоне темнеющего силуэта храма…
– Ольвин, то, что ты говоришь… как ты говоришь… Я не узнаю, я не привыкла… Так нельзя, Ольвин!
– Святые угодники! – окончательно вскипел он. – Кто этот норманн, хотел бы я знать! Этот чертов норманн, которого ты непрестанно поминаешь!
– Ольвин, ты пугаешь меня!
– Тебе же было хорошо со мной! Со мной!!! Я это ясно видел! Так кто же этот Ольвин и зачем он нам с тобой?!
– Это не ты… не Ольвин! Кто ты?!! Постой, я знаю… Ты – дон Цезаре!
И она закричала, как раненый зверь, попавший в смертельную ловушку, – закричала от ужаса из-за допущенной ошибки, и от непоправимости ее, и от безысходности, от бессильной ярости против коварства собственной ущербной памяти, заведшей ее в этот капкан! Дон Цезаре, стараясь привести ее в чувство, ударил по щеке – раз, другой. Бесполезно – Вероника кричала, и ее голос тоской и болью наполнял монастырский сад.