Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
Тишина.
Кадис – она запомнила. Вот теперь можно пройти в сам храм.
Внутри она обнаружила нечто весьма неожиданное и удивительное – огромное количество колон. Настоящий лес! Колонны величественно возвышались, заполняя собой все внутреннее пространство основного зала. Но совсем не отягощали его и не вызывали чувства преграды. Напротив, у Вероники возникло впечатление, будто каждая колонна приглашает ее сделать еще и еще один шаг внутрь. Захотелось побродить между ними. Два или три человека находились где-то поблизости, но именно из-за этого «леса» колонн совсем не мешали.
Оказалось, что колонны –
Каплю за каплей – день за днем, год за годом – роняло здесь время в бездну вечности. Роняло, но не теряло бесследно. Как и в севильском соборе, из глубин кажущегося забвения выплыло-проникло в слух Вероники ажурное и бесшумное переплетение голосов: «Салам алейкум, дорогой… Ах, падре, я так грешна… Ва-алейкум ассалам и ты, почтеннейший… In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti…» Кружилась голова, и немного качался и плыл под ногами пол…
– Тебе нравится здесь? – Голос падре прозвучал несколько неожиданно, и Вероника вздрогнула. – Вижу, что нравится: ты созерцала, витала в облаках.
Она кивнула и улыбнулась: Учитель все понимает. Но заметила, что он чем-то опечален.
– Что-то не так?
– Неудача. Человек, которого я искал и который обещал мне нужную книгу, исчез. Какая нелепость и досада: никто не знает, куда он пропал и появится ли здесь вновь! Боятся. Конечно, все просто боятся проговориться! Еще бы: в этом городе – одна из самых больших тюрем инквизиции! Ума не приложу, что мне теперь делать? Воистину: одна дума у гнедого и иная – у хозяина, который его седлает! – При слове «хозяин» падре Бальтазар возвел очи вверх, в заоблачную небесную высь.
– Кадис, – неожиданно для себя самой произнесла Вероника.
Он задумчиво и внимательно посмотрел на нее и потер лоб.
– Ты считаешь, что…
– Надо отправляться в Кадис: там мы оба найдем то, что ищем.
– Попробую-ка я послушаться тебя, дитя мое. Уж больно уверенно ты вещаешь. Кто знает, не приготовил ли и вправду нам Бог какой-нибудь подарок!
Спрашивать Учителя о дальнейшем пути было лишним: он все сделает так, как нужно. В этом Вероника была уверена.
Утром, после ночлега в монастырской гостинице, она обнаружила, что падре Бальтазар действительно уже обо всем позаботился. С помощью расторопного и практичного падре Андреаса был нанят крепкий ухоженный мул, собрана еще одна корзина провианта и (главное!) выправлена специальная бумага: поручение к посещению братьев-францисканцев – документ, который должен был защитить их как от любопытства соглядатаев инквизиции, шныряющих по всем дорогам Испании, так и от излишнего внимания королевской полиции.
Падре решил идти по суше: это было дешевле и безопаснее, хотя и несколько дольше. Ну и хорошо! Ведь можно было вдоволь слушать Учителя! Его увлекательные рассказы искупали все: и изматывающую жару, и дорожную пыль, и приступы не ожиданного упрямства мула, и ночевки на грязных постоялых дворах,
Расположившись в тени придорожных деревьев на отдых, они вели неспешные беседы. Впрочем, говорил в основном падре, а Вероника, открыв рот, внимала. И молчала. Он даже заметил:
– Я боялся, что меня больше будет утомлять общение с женщиной, чем тяготы пути. По счастью, вижу, что опасения мои не оправдались. – Он ласково улыбнулся и задумчиво добавил: – Надо бы ввести обязательные дни молчания в нашей обители. В воспитательных целях!
Если же Учитель умолкал, Вероника, опрокинувшись навзничь в траву, уносилась взглядом в небо с плывущими по нему облаками. Ее завораживало их свободное и мистически-неуловимое изменение. Движение облаков, то растекающихся на голубом фоне, то таявших, иногда будто прекращалось – тогда сама Вероника плыла под ними куда-то в неизвестное, в непонятное…
Все же этот переход-путешествие к Кадису было трудным. За дорогу она так умаялась, что замаячивший вдали город не вызвал у нее никакого интереса. Вот только море, которое Вероника видела впервые в жизни, сияющей издали синевой неудержимо влекло ее к себе.
– Море… – только и выдохнула она.
– Тебе настолько нравится? – Падре был, похоже, удивлен.
А Вероника удивилась его равнодушию, но ничего не сказала в ответ, лишь подумала: «Наверное, к берегу мы и не подойдем…» Но Учитель неожиданно сам предложил:
– Надо бы отдохнуть и привести себя в порядок перед входом в город: стряхнуть дорожную пыль, а заодно и пообедать. Не тащить же остатки провизии в Кадис – пойдем налегке! Так что, раз тебе так нравится море, давай спустимся на самый берег.
Они свернули с дороги вправо, стали спускаться. И Вероника так заторопилась (будто море могло куда-нибудь вдруг исчезнуть!), что перешла с шага на бег. Вырвавшись из-за деревьев на открытое пространство, замерла, потрясенная величием представшего ее взору пейзажа. Волнующе-живое, во всем своем неоглядном великолепии, море наполнило ее душу неведомой до сего часа очищающе светлой энергией! Сами собой взлетели вверх крыльями руки, и Вероника крикнула – и плещущим о камни волнам, и парящим в вышине чайкам, и Солнцу – всему миру:
– Э-э-й! Эге-гей! Здравствуйте, я здесь! Море, я пришла к тебе!
Не оглянувшись на падре Бальтазара (забыв о нем!), она вошла в воду прямо в платье. Вода уже дошла ей до пояса, когда набежавшая волна легко, словно шаля, взлетела выше, толкнула в грудь, захлестнула за воротник и игриво отступила. Это страшно понравилось Веронике, и она, задохнувшись от счастья, погладила поверхность воды ладонью и проговорила как в забытьи:
– Море, мне хорошо с тобой…
Простояв так довольно долго и наигравшись с волной, она вдруг вспомнила о падре и смущенно оглянулась. Но он преспокойно занимался своим делом: успев развьючить мула и пустить его на лужайку, расстелил на земле плащ и устроился на нем отдыхать. Он лежал на боку, удобно подогнув одно колено, и задумчиво смотрел на нее.