Девственница
Шрифт:
Кингсли просунул руку ей под рубашку и положил на живот. Как хорошо обученный сабмиссив, она раздвинула для него ноги и предоставила доступ к каждой частичке себя, которые он только мог пожелать.
Он раздвинул складочки ее киски кончиками пальцев и нежно помассировал вход во влагалище. Когда она стала влажной от его прикосновения, он вошел в нее одним пальцем.
– Ты единственная женщина, в которую я кончал, - сказал он, нажимая на ее любимую точку, прямо под лобковой костью.
– Ты знала об этом?
Она слегка покраснела от его слов. Кингсли
– Знаю, monsieur.
– А знаешь почему?
– спросил он, проталкивая второй палец.
– Нет.
– Он кончает в тебя, - сказал Кингсли.
– И это делает эту дырочку очень особенной для меня.
Она рассмеялась и приподняла бедра.
– Кончай в меня, сколько хочешь. Он отдал меня тебе. До его возвращения, я вся твоя.
Они снова поцеловались, целовались долго, пока он трахал ее пальцами. Он раздвинул их внутри нее, раскрывая ее для себя. Она текла и тяжело дышала.
– Я думал попробовать что-то особенное с тобой, - сказал Кингсли.
– Потому что ты так много значишь для него и для меня.
– Все, что захочешь, - ответила она.
– Ты же знаешь, я сделаю все, что ты скажешь.
Кингсли поцеловал ее в мочку уха, шею под ухом.
– Пойдем ко мне в спальню. Там я тебе все расскажу. Но...
Она изогнула бровь.
– Но что?
– То, чем мы займемся, должно остаться в тайне, - прошептал он.
– В тайне? От кого?
– От него.
На мгновение она замерла.
– Почему мы должны держать это в секрете от Сорена?
– спросила она.
– Ему все равно, чем мы занимаемся.
– Это ему будет не все равно, - ответил Кингсли с улыбкой, которая на долю секунды была нервной.
– Что это?
Кингсли вытащил из нее пальцы.
– Пойдем узнаем. Если осмелишься, - сказал он, и прежняя плутоватая улыбка вернулась.
Он оставил ее одну в спальне, а сам пошел к себе.
Элеонор хотела последовать за ним, но сомневалась. Что такого странного Кингсли планировал для них сегодня вечером, что не хотел, чтобы она рассказала об этом Сорену? Они с Кингсли занимались всеми практиками, которые только можно придумать, даже более жесткими вещами, такие как игра с изнасилованием, игра с дыханием, игра с кровью. Обычно Сорен был с ними, но не всегда. Все, что имело значение для Сорена, чтобы она была хорошей девочкой, подчинялась Кинсли, когда было велено, и рассказывала Сорену все эротические подробности того, что происходило после.
Что-то, о чем они не могли рассказать Сорену? Смесь желания и любопытства привела ее по коридору в спальню Кингсли. Открыв дверь, она обнаружила, что он зажег полдюжины свечей. Они горели по обе стороны от его большой красной кровати. И собак, которые всегда спали в его комнате у подножья кровати, нигде не было видно.
– Запри дверь, - произнес он редкую команду. Никто не посмеет прервать хозяина дома в его спальне, предварительно
Она заперла за собой дверь.
– Кинг, я немного напугана, - призналась она, подходя к нему. Он стоял возле кровати и уже начал раздеваться. Он был босиком и снял жакет. Он мог бы сойти за графа Монте-Кристо в облегающих черных брюках, белой рубашке и черно-красном жилете с вышивкой. Его волосы сегодня выглядели по-Байроновски. Его бывшая подружка, Чарли, коротко их подстригла, но он начал отращивать их снова, и теперь они вились до самых ушей.
– Если тебе от этого легче, то я тоже.
– Мне совсем не легче. Ни сколько.
Она кивнула на свечи, мерцающие в тишине, тишине, исходившей от Кингсли. Сегодня он был другим. Ничего похожего на Кингсли, к которому она привыкла, на Кингсли, который мог заставить ее замолчать взглядом, поставить на колени кивком. Бывали дни, когда она не могла приблизиться к нему и на пять футов, чтобы он не схватил ее, не бросил на колени и не шлепал, пока она не начинала кричать и хохотать. Ничего из этого сейчас. Кингсли нервничал? Смущен? Сейчас ей не следовало встречаться с ним взглядом. Она уже должна быть на коленях, у его ног, повинуясь, служа, подчиняясь.
Он быстро вдохнул и обхватил рукой ее шею. Его большой палец массировал нежную точку под ее ухом.
– Я знаю, что ты знаешь, кто я, - сказал он.
Элеонор сглотнула ком.
– Знаю, - ответила она.
– Можешь сказать. Я хочу услышать, как ты это произносишь.
– Ты свитч, - сказала она.
– И?
– И мазохист.
– Он говорил тебе, насколько мазохист?
– Он рассказал обо всем, что делал с тобой. И сказал, что тебе нравилось.
– Мне не нравилось, - ответил он. – Я очень это любил. И более того, Элеонор, мне это необходимо.
– Понимаю. Мне тоже иногда это нужно.
– Иногда?
– спросил он. Она услышала нотку любопытства в его тоне.
– Не всегда. Только иногда?
– Мне всегда нравится, - ответила она.
– Всегда люблю. Но я говорю, что знаю, что значит нуждаться в этом иногда по ночам.
– Бывают ночи, когда тебе нужно что-то еще?
– О чем ты?
– Бывают ли ночи, когда ты предпочла бы дарить боль, а не принимать ее?
И тут она поняла, чего хочет от нее Кингсли. Ее сердце остановилось. Кровь застыла в жилах. Это была самая плохая идея, которая когда-либо приходила Кингсли на ум.
– Кинг… нет, - ответила она. Если бы на ней не было рук Кингсли, она бы в ту же секунду развернулась и убежала.
– Этого совершенно точно не произойдет.
– Пожалуйста, - сказал Кингсли.
– Он не узнает.
– Кингсли...
– Неожиданно на ее глаза навернулись слезы. Она была напугана. Не напугана. В ужасе.
– Элеонор, я хочу, чтобы ты причинила мне боль. Мне нужно, чтобы ты причинила мне боль. Пожалуйста?
Обхватив обеими руками ее лицо, он заставил ее посмотреть на него, и смахнул слезы большими пальцами. Казалось, он не был удивлен их появлению на ее лице. На самом деле, он одобрил их.