Девственница
Шрифт:
– Когда он возвращается? Через шесть недель?
– Кингсли посмотрел на ожоги на его груди, бедрах и руках.
– Может быть.
– Ну, сказал А, говори Б, - ответила она, снова нагревая лезвие.
Она обожгла его в седьмой раз. Затем восьмой. Она дошла до шестнадцати, а затем остановилась.
– Шестнадцать - хорошее число, - сказала она, убирая свечу.
– Что оно значит для тебя?
– спросил он.
– Мне было шестнадцать, когда я впервые увидела тебя. На лестнице во время той оргии, которую вы устраивали. Помнишь,
Кингсли улыбнулся.
– Я сказал: «Детям вход воспрещен».
– И все же... вот она я.
– Она подалась бедрами вперед и сжала мышцы вокруг его члена.
– Да, но ты уже не маленькая девочка. Больше не девственница.
– Я не девственница с двадцати лет.
Он поднял руку и провел ею по ее волосам, коснулся ее щеки, подбородка, губ и легонько похлопал под подбородком.
– Не такая уж она девственница, - мягко сказал он.
– Только не после сегодняшнего вечера.
Она повернула голову и поцеловала его ладонь.
– Лежи смирно, - сказала она.
Кингсли опустил руки. После этого он даже не шевелился, чтобы дышать.
Кончиком скальпеля она нацарапала небольшие «ЭШ» на нежной коже его живота, достаточно близко к члену, чтобы заставить его нервничать. Она вошла достаточно глубоко, чтобы пошла кровь, но не настолько, чтобы порезы не зажили в течение одного двух дней. Кингсли мог бы обвинить в своих ожогах кого-нибудь другого, если бы дело дошло до этого. Ее инициалы на этой самой интимной части тела Кингсли проклянут их обоих, если Сорен заметит их.
– Красиво, - вздохнул Кингсли. Его зрачки были так расширены, что глаза казались абсолютно черными.
– Еще не закончила, - ответила она. Она снова взяла свечу и позволила капле воска упасть на израненную кожу.
Пальцы Кингсли зарылись в простыни, его плечи приподнялись, резким рывком он вошел в нее и кончил. Его оргазм застал их обоих врасплох. Он рычал и стонал, а его бедра приподнимались и опускались под ней. Удовольствие от этого было настолько сильным, что она почти кончила от силы его оргазма. Она никогда еще не была так возбуждена, никогда не чувствовала такой смеси удовольствия и силы. Ее пугало, как сильно ей понравилось, когда Кингсли был под ней, причиняя ему боль, подталкивая его к грани, пока он не потерял контроль и не кончил без всякого предупреждения.
Он опустился на кровать, тяжело дыша.
– Кажется, тебе понравилось, - сказала она. Элеонор наклонилась и поцеловала его страстно и глубоко.
– Понравилось не то слово, ch'erie, - прошептал он ей в губы.
– Мы даже не можем рассказать ему об этом, - сказала она.
Кингсли улыбнулся.
– Наш маленький секрет.
Тихо смеясь, она снова начала двигаться на нем, жестко объезжая его, достигая собственного оргазма. Она впилась ногтями в его грудь, сильно... сильно... они поцарапали кожу и продолжали царапать. Кингсли снова был тверд внутри нее, и когда она кончила, он тоже кончил.
И когда он снова вошел
***
Она лежала на животе в своей постели в аббатстве. Ее бедра прижимались к кровати, а лоно сжимало пустоту. Когда ее оргазм утих, она застонала в подушку, перевернулась на спину и уставилась в потолок.
Еще один сон. Черт возьми, она здесь сходит с ума.
Элли вылезла из постели и натянула черные шелковые пижамные штаны, майку и черный свитер. Она сунула ноги в туфли и покинула свою комнату и обжигающую постель.
Даже сейчас, спустя почти восемь месяцев после ухода от Сорена, она все еще боялась парадной двери, ведущей во внешний мир. Вместо этого она вышла через заднюю дверь в сад и нашла тропинку. В эту весеннюю ночь на улице было прохладно, и воздух холодил ее кожу.
В центре сада стояла статуя Девы Марии, из цельного белого камня, в натуральную величину, с округлым животом и нерожденным Христом внутри. Полная луна достаточно освещала лицо Марии. Она выглядела такой умиротворенной, такой спокойной и безмятежной. Элли с трудом верилось, что четырнадцатилетняя девочка, забеременевшая от Бога, будет так спокойно относиться к ситуации.
– Могу я открыть тебе секрет?
– обратилась Кайри из-за спины Элли.
– Ты что, следишь за мной?
– Да. Но только потому, что не могу уснуть. Это мое окно.
– Кайри указала на ближайшее окно, выходящее в сад.
– Хорошо. Я не против компании. В чем твой секрет?
– Когда мне было двенадцать, я была по уши влюблена в Деву Марию. Это странно?
Элли обернулась и увидела Кайри, стоящую позади нее в белом халате и белой вуали.
– Не совсем. Она прекрасна. По крайней мере, на всех картинах и статуях.
– Мне нравится, что она покорилась Богу. Мне всегда казалось сексуальным то, что она сказала Богу, когда Он сказал ей, что она будет вынашивать его ребенка: «Я в руках Господа. Пусть будет как ты говоришь».
Пусть будет как ты говоришь... Элли столько раз говорила Сорену подобные слова. Я твоя, делай со мной, что хочешь. Ты можешь делать с моим телом все, что захочешь...
– Когда мне было четырнадцать, я хотела жить как она, - продолжила Кайри.
– Мне нравится думать, что Мария была лесбиянкой. Я имею в виду, что это идеальная ситуация для скрытой лесбиянки.
Элли рассмеялась.
– Правда?
– Ну, конечно. Она не может признаться своей семье, поэтому лучший способ притвориться натуралом - это выйти замуж. Но она беременеет Божьим ребенком через Святого Духа. И опять же, она вечная девственница. Не нужно заниматься сексом с мужем, но он защищает ее и обеспечивает.
– Похоже на тебя, - ответила Элли.
– Меня?
– Не можешь открыться своей католической семье. Вышла замуж за мужчину, с которым у тебя никогда не будет секса. Так вас всех называют, верно? Невесты Христа?