Девственница

Райз Тиффани

– Как же тогда?

– Я бы позволил ему пороть и трахать тебя. А потом пусть смотрит, как ты порешь и трахаешь меня.

– Хочешь, чтобы он увидел, как я причиняю тебе боль?

– О, oui.

– Чтобы он увидел, что упускает?

– Нет.
– Кингсли покачал головой.
– Чтобы увидел, кто ты на самом деле.

– И кто же я?
– спросила она, массируя его член так, что его глаза закатились от головокружительного экстаза.

И Кингсли улыбнулся. Она могла пороть его, он мог подчиняться ей сейчас, но это не означало, что он отдал ей всю свою власть.

–

Это мне предстоит узнать, а тебе - выбить это из меня.

Что она и сделала.

***

Кингсли открыл глаза и уставился на океан перед собой. Прошла неделя с тех пор, как он видел Джульетту, совокупляющуюся со своим любовником в их саду. Неделя с тех пор, как она велела ему уйти. Неделя с тех пор, как он решил остаться без всякой причины, кроме того, что он еще не был готов вернуться. Он пытался избавиться от мыслей о Джульетте, но на их место приходили мысли об Элли. Каждый вечер на закате он в одиночестве медленно прогуливался по пляжу, от своей хижины к берегу залива и обратно.

Кингсли сделал глубокий вдох. Бескрайность океана говорила с сабмиссивом внутри него. Он был ничем по сравнению с бесконечными водами. Их сила и могущество смирили его, как ничто другое. Нехотя он задумался, чувствовал ли себя Сорен так же, когда размышлял о Боге. Маленький. Скромный. Неважный и все же любимый, несмотря ни на что. Нет. Безусловно Сорен никогда не чувствовал себя маленьким или скромным. Даже Бог не мог усмирить этого человека.

Сорен... Вот уже несколько месяцев Кингсли старался не думать о Сорене. И мысли, конечно, вторглись. Полностью от них не убежать. Но теперь Кингсли пригласил мысли войти, позволил им доплыть до берега и прогуляться по пляжу рядом с ним.

– Я скучаю по тебе, mon ami, - сказал Кингсли молчаливой тени, которая шла рядом с ним.
– Но я все еще зол на тебя.

Тень молчала. Кингсли продолжал идти.

– С Элли... это не было похоже на нас с тобой. Или тебя и нее. Мне пришлось потрудиться, чтобы полюбить ее. Было нелегко. Ты предпочел ее мне, и это было больно, и всегда будет больно. Но я научился любить ее, несмотря на все это, и это должно сказать тебе о том, насколько мы близки, что я смог преодолеть всю ту ненависть к ней. Ты был прав насчет нее, насчет того, кем она может быть для нас. Но я тоже был прав. Я был прав насчет того, кто она и что ей нужно. Я был прав, а ты меня не послушал.

Кингсли остановился и посмотрел на воду. Ветер обдувал его, и он вдохнул чистый соленый воздух. Шум прибоя заглушал каждое его слово, каждый вдох. Он не слышал ничего, кроме шума океана.

– А теперь она ушла. И это твоя вина. И моя вина.

Тень рядом с ним склонила голову. Кингсли вытащил из кармана кусок резной кости. Осколок того, что когда-то было старинным стеком.

– То, что произошло между мной и Элли... было между мной и Элли. Не тобой, - сказал Кингсли, готовясь бросить осколок кости в океан.
– Ты в этом не участвовал. И именно поэтому ты разозлился, не так ли? Вот почему ты сделал то, что сделал, и заставил ее убежать от тебя, от нас?
– Он замахнулся, чтобы бросить ее как можно

дальше в воду.
– Потому что какая-то ее часть не имеет к тебе никакого отношения, а ты был...

И тут Кингсли понял. Он опустил руку.

– Ты испугался.

За спиной он услышал голос Джульетты.

– Кто испугался?

Глава 20

Север Нью-Йорка

– Беременна?
– Повторила Кайри.
– Ты была беременна?

– Была, - ответила она.

– И ты...

– Сделала аборт.

– Понимаю.
– Голос Кайри был спокоен. Элли отдала ей должное.

– Я ведь не облегчаю тебе задачу, правда?
– спросила Элли.
– Только ты начинаешь думать, что хуже уже быть не может...

– Все в порядке, - ответила Кайри.
– Я все еще здесь. Поэтому ты не ходишь на службу?

– Я отлучена от церкви.

– Но ты можешь приходить. Тебе просто нельзя причащаться.

– Считай, что я молча протестую против этого аспекта католицизма.

Кайри ничего не ответила, и Элли стало ее жалко. Бедная девушка, девственница, монахиня, и вот она борется с сексуальными, возможно, даже романтическими чувствами к женщине, которая спала со священником и сделала аборт.

– Вот почему я не хотела рассказывать тебе о себе, о том, почему я здесь, - ответила Элли.
– Слишком много для одного человека.

– Слишком много для одного человека, - повторила Кайри.
– Именно поэтому я и хочу, чтобы ты мне все рассказала.

– Уже жалеешь, что спросила?

– Пока нет.

– Но, возможно, пожалеешь, если я продолжу говорить.

– Продолжай, - ответила Кайри.
– Я хочу знать все.

– Только не здесь. Не сегодня. Уже холодно.

– Сегодня, - сказала Кайри.
– Пока ты не передумала. Мы можем пойти в мою комнату, если тебе нужно место потеплее.

– Нет. Лучше в моей. Меня поселили на третьем этаже подальше от всех.

– Что? Неужели они думают, что беременность заразна?

– По-моему, мать-настоятельница считает, что грех заразен, а я - его переносчик.

– Мы все переносчики. Первородный грех, помнишь?

Элли рассмеялась.

– Если бы ты видела тех, с кем я водилась... скажем так, мы вернули первородный грех к истокам.

– Какие они были? Твоя банда?
– спросила Кайри по пути к аббатству.

– Не знаю, как бы ты назвала нас. Был мужчина - Кингсли Эдж. У него особняк на Риверсайд-драйв в Манхэттене. Там живут все богатеи, если ты не знала.

– Я не знала. Значит, он богат?

– До неприличия.
– Элли улыбнулась. Столько воспоминаний нахлынуло на нее - и хороших, и плохих.
– Он владеет и управляет большим С/м клубом. Есть группа людей, которые практически живут в этом месте.

– С/м? Что-то типа бить людей и все такое?

– Боль, бондаж и секс-вечеринки. БДСМ. Конечно же, Кингсли, наш король. Иначе быть не могло. Но его окружают придворные. Я была частью двора. Жизнь довольно роскошна в ближайшем окружении Кингсли.