Девушка из кошмаров
Шрифт:
Он протягивает запястье и начинает бить в бубен; звук кажется низким и приглушенным. Качество звучания тяжелое, отдающее эхом, и, хотя я почти уверен, что у Томаса нет барабанного опыта, каждый удар будто хорошо спланирован. Он звучит так, словно Томас пишет и отсылает послание. Даже когда меняет темп и направление удара. Время тем временем проходит. Точно не знаю, сколько. Возможно, тридцать секунд, а может, десять минут. Звуки бубна обнажают мои чувства. От ладана воздух кажется густым, и от этого неясные чувства бесцельно витают вокруг моей головы. Я пристально смотрю на Кармел. Она быстро моргает, по лбу стекают несколько капель
Томас медленно и неглубоко дышит. Словно это часть его ритма. Удары останавливаются, а затем возобновляются. Один удар. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Затем они становятся сильнее, в то же время ускоряются и звучат на порядок ниже. Туда-сюда клубится дым ладана. Это все же начинает происходить. Ему удается-таки отыскать нужный путь.
— Кармел, — шепчу я, удерживая руку над атаме, который перед этим лежал на земле. Она хватает меня за запястье и подносит нож Томаса к моей ладони.
— Кас, — говорит она, тряся рукой.
— Ну, давай же, все хорошо, — отвечаю, а она тем временем тяжело глотает и закусывает губу. Сначала с вялым давлением лезвие пересекает мягкие ткани моей ладони, но затем возникает короткая, жгучая боль. Кровь струится по атаме, расползаясь по лезвию. Она почти шипит, а может, так все и есть. Что-то меняется в воздухе; оно вьется вокруг нас, словно змея, а визг ветра в ушах перекрикивает звуки бубна, только откуда бы ему здесь взяться. Клубы дыма ладана рассеиваются. Они исчезают, взимаясь столбом вверх.
— Так должно быть? — спрашивает Кармел.
— Не волнуйся. Все хорошо, — отвечаю я, но понятия не имею, о чем вообще говорю. Чтобы здесь ни происходило, все пока получается, а возможно, и нет. Слишком медленно, но идет по плану. Все, что происходит сейчас в круге, кажется, пытается вырваться из этой клетки. Воздух становится густым, почти вязким, и я начинаю жалеть, что в небе нет луны, потому что здесь долбанная темнота. Лучше пусть фонарь остается включенным.
С руки на атаме все еще стекает кровь. Я не знаю, сколько ее уже вытекло. Думаю, не так много, но мои мозги сейчас взяли перерыв. Я с трудом смотрю сквозь дымку, но не помню, когда все началось, или не могу понять, как образовалось так много дыма от каких-то семи палочек. Кармел что-то говорит, но я не прислушиваюсь, даже когда она начинает кричать. Кажется, даже атаме пульсирует. Вид его, покрытого моей кровью, странный, почти деформированный. Моя кровь на лезвии и внутри него. Звуки бубна продолжают звучать в такт дыханию Томаса…или, возможно, моему дыханию, моему собственному сердцебиению, отдающемуся в ушах.
Тошнота подступает к горлу. Прежде, чем все закончится или Кармел запаникует и покинет круг, мне нужно кое-что сделать. Моя рука рывком тянется к бубну и прижимает туго натянутую кожу. Понятия не имею, почему так поступаю. Просто следую странному порыву импульса. Прикосновения оставляют за собой мокрые красные отпечатки. На мгновение они становятся отчетливо яркими, родоплеменными, а затем они растворяются на поверхности бубна, как будто бы их там вовсе не было.
— Томас, чувак, не знаю, насколько хватит моих сил еще, — шепчу я. Через дымку я едва ли могу разглядеть блеск от его очков. Он не слышит меня.
Воздух рассекает взбешенный и грубый крик девушки, и он точно не принадлежал Кармел. Словно от режущего мяса, рев звенит в моих ушах, и, даже прежде чем увидеть первые появляющиеся черные пряди извивающихся
Когда все только начиналось, я старался не думать наперед и ничего конкретного не ожидать. Оказывается, было необязательно так думать. Я никогда не мог себе представить того, кто сейчас появляется передо мной. Анна буквально вырастает в кругу, когда бубен Томаса вырвал ее из другого измерения. Она пробивает воздух между нами, словно сверхзвуковой хлопок, и налетает на какую-то невидимую поверхность на расстоянии трех футов от земли. Она не похожа на тихую девушку в белом, которую он призвал, а больше — на чудовищную и красивую богиню с черными венами в насыщенном красном. Темные волосы позади вьются черным облаком, и от этого вида у меня кружится голова. Она стоит прямо передо мной, с красными прядями, и на секунду я не могу вспомнить, почему или что должен сказать. Кровь каплями стекает с платья, так и не добираясь до земли, потому что на самом деле ее здесь нет. Мы смотрим друг на друга, словно через открытое окно.
— Анна, — шепчу я.
На мгновение она обнажает зубы, а ее маслянисто-черные глаза расширяются, но вместо ответа она трясет головой и сжимает их сильнее. Она бьет кулаком о невидимую поверхность.
— Анна, — в этот раз мой голос звучит сильнее.
— Тебя здесь нет, — отвечает она, вглядываясь вниз и направляя поток слов мне в область груди, оставляя мою душу открытой и податливой для разговора. Она слышит меня, а это что-то да значит.
— Тебя тоже здесь нет, — вторю ей в ответ.
Всего лишь один ее вид имеет для меня огромное значение. Я ничего из этого не забыл, но, увидев ее снова, просто потерял голову. Она низко наклонилась, принимая оборонительную позицию, словно шипящая кошка.
— Ты просто плод моего воображения, — возражает она.
Она говорит точно так же, как и я. Затем я перевожу взгляд на Томаса, который продолжает бить в бубен с умеренным дыханием. Темные пятна пота расползлись вокруг воротника его футболки; от усилий ручейки стекают и по лицу. Возможно, у нас не так уж много времени.
— Это то, что я подумал, — говорю я, — когда впервые увидел тебя в своем доме. Это то, что я пытался внушить себе, когда ты залезла в печь или выбросилась в окно.
Кажется, лицо Анны подергивается от осторожной надежды. Мне сложно говорить и одновременно читать ее эмоции, вглядываясь в лицо через темные вены.
— Это была действительно ты?
— Я не выбрасывалась, — бормочет она, обращаясь ни к кому в частности. — Меня туда бросили. Вниз, на камни. Затем потащили. Потащили внутрь, чтобы сжечь, — она вздрагивает, возможно, от воспоминаний, и я неосознанно тоже. Мне нужно прояснить ситуацию.
— Девушка, на которую я сейчас смотрю, это ты? — времени в обрез, а я не знаю, что спросить. Она выглядит растерянной. Была ли то она в действительности? Просила ли она о моей помощи?
— Ты меня видишь? — спрашивает она, и, перед тем как ответить, темная богиня растворяется. Темные вены сходят с ее бледного лица, а волосы успокаиваются и приобретают коричневый цвет, свисая вдоль плеч.
Когда она отталкивается назад на колени, я замечаю знакомые мятые складки белого платья, окутывающие ее ноги. На них — черные прожилки пятен. Ее руки покоятся на коленях, а эти глаза, эти темные жестокие глаза, все еще смотрят неуверенно. Они мерцают, вспыхивая и затухая.