Девушка из кошмаров
Шрифт:
Моргая, ее глаза загораются и тухнут.
— В аду? — переспрашивает она. — С огнем и серой? Мелкий красноватый парень с большущими вилами и заостренным хвостом?
— Тебе смешно?
— Конечно же, нет, — отвечает она. — Я просто никогда не думала, что такое вообще возможно, — она больше не знает, что еще сказать.
— Для справки, никакого заостренного хвоста я там не видел. А вот она в аду. Или что-то в этом роде. Думаю, не имеет значения, ад это или нет.
Мама вздыхает.
— Полагаю, слишком много десятилетий подряд совершались
Искупление. Это слово так сильно вспыхивает в сознании, что из глаз почти сыплются искры.
— Насколько я знаю, — отвечаю я, — это был один сплошной провал.
— Кас.
— И я вытащу ее оттуда.
Мама опускает взгляд на тарелку.
— Ты же знаешь, что это невозможно. Знаешь же, что не сможешь ей помочь.
— Думаю, смогу. Мы с друзьями уже открыли проход между нашим миром и адом, и я готов побиться об заклад, что мы откроем эту дверь.
Воцаряется затяжная, еле сдерживающая тишина.
— Невозможно, ибо это решение может погубить тебя.
Я пытаюсь напомнить себе, что она моя мать и это ее прямая обязанность напоминать мне, что все мною задуманное невозможно выполнить, поэтому я в какой-то степени просто киваю в ответ. Но она видит меня насквозь, поэтому вспыхивает от раздражения. На одном дыхании она угрожает выкинуть мою задницу из Тандер-Бей, увезти подальше от Томаса и его ведьмаковских штучек. Она даже обещает отобрать у меня атаме и послать его Гидеону.
— Ты не слушаешь? Когда я или Гидеон тебе что-то говорим, ты вообще прислушиваешься? — ее губы сжаты в тонкую линию. — Я ненавижу то, что случилось с Анной. Это несправедливо. Возможно, это самая худшая несправедливость, о которой я когда-либо слышала. Но ты не будешь этого делать, Кас. Определенно.
— Нет, буду, — огрызаюсь я. — И это не только ради нее, а и ради него тоже. Ублюдка, который убил моего отца. Он тоже там. Поэтому я пойду за ним и прикончу его снова. Я буду убивать его тысячу раз, пока все не закончится.
Она начинает плакать, да и я сам близок к этому.
— Ты не видела ее, мам.
Она должна понять меня. Я не могу сидеть за столом и стараться есть яйца, зная, что она в ловушке. Это единственное, что я должен сделать, но понятия не имею, с чего собственно начинать.
Я люблю ее, почти срывается из моих губ. Как бы ты поступила, если бы на ее месте был отец? Едва ли произношу я. Но я выжат как лимон и знаю, что, вытирая слезы со щек, она думает о цене, которую предстоит заплатить. Я не могу больше думать об этом. Мне чертовски жаль, но не могу. И даже не ради нее. Не тогда, когда я должен придумать план.
Вилка опускается на тарелку. С едой покончено. Со школой тоже. Прошло только четыре дня, а большинство учеников уже устраивают пропагандистские митинги. В прошлый четверг я сдал последний тест и получил отметку «хорошо». Не похоже, что меня исключат из школы.
Вероятно,
— Всегда пожалуйста, — говорю, почесывая ее. В любом случае, я не хотел есть. Я пришел в магазин сразу же после своего несостоявшегося завтрака, чтобы увидеться с Морфаном. Видимо, большую часть ночи они с Томасом просидели, обсуждая ритуал, поэтому сейчас перед глазами маячит это задумчивое, сочувствующее выражение, скрывающееся за очками, которое вынудило меня тотчас плюхнуться на этот диван, при этом организовав мне полдник. И почему люди продолжают свои попытки накормить меня?
— Вот, выпей это, — проговаривает Морфан, появляясь из ниоткуда. Он наполняет чем-то кружку, и эта смесь трав бьёт ароматом мне в лицо, поэтому я отшатываюсь.
— Что это?
— Корень ангелики, восстанавливающая настойка. С небольшим количеством чертополоха. После того, как прошлой весной Чародей причинил вред твоей печени, ты должен хорошенько о ней заботиться.
Я скептически осматриваю микстуру. Она горячая и пахнет так, словно сварена с отстоянной воды.
— Это безопасно пить?
— Если только не забеременеешь, — фыркает тот. — Я позвал Томаса. Он уже в дороге. Он пошел сегодня в школу, предполагая, что ты будешь там. Тот еще медиум, а?
Мы типа вместе с ним улыбаемся и проговариваем, копируя Томаса «у меня получается это только иногда». Затем я нерешительно делаю глоток. На вкус она хуже, чем пахнет, горче и почему-то солонее.
— Отвратительно.
— Ну, молоко должно было смягчить твой желудок, а печенье — изменить вкус, но ты все предпочел отдать собаке, идиот.
Он хлопает по заду Стеллы, поэтому та неуклюже спрыгивает с дивана.
— Послушай, парень, — говорит Морфан, и от его могильного тона я прекращаю потягивать настойку. — Томас рассказал мне, что ты собирался сделать. Не думаю, что должен тебе напоминать, что такие попытки приведут тебя только к гибели.
Я вглядываюсь в красно-зеленую жидкость. Умное замечание, готовое сорваться с моего языка, наподобие того, что его настойка меня быстрее погубит, но я все же тяжело проглатываю слова, хотя и трудно сдерживаться.
— Но, — вздыхает он, — я также не собираюсь переубеждать тебя, что у тебя нет ни единого шанса. Ты владеешь атрибутом, сила которого волнами исходит от тебя, о котором раньше я никогда не слышал. Они распространяются не только от ближайшего рюкзака, — он пальцем указывает на сумку, лежащую рядом со мной на диване.