Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера

Бергер Евгения Александровна

– Эмили.
– Имя вылетает само собой, легкое, почти невесомое на языке. Я даже поражаюсь нежности его звучания - оно совсем не подходит дерзкой оккупантше, насильно заселившейся в мою квартиру. Облегчение накрывает волной, почти сбивает с ног... Хочется упасть на диван и закрыть голову руками, отрешаясь от всего происходящего, однако звонок продолжает трезвонить, и я начинаю догадываться, что за дверью явно не моя Катастрофа. Та обычно так не бесчинствует... Да и ушла она относительно недавно.

Вдыхаю и иду к двери с уверенностью каторжника на этапе.

За ней фрау Трёстер,

кто же еще?!

– Чего желаете, уважаемая соседушка?
– осведомляюсь с наигранным добродушием. Так бы и придушил старую кашолку!

– Желаю, чтобы вы прекратили водить в дом кого ни попадя, герр Рупперт, - отвечает та, уперев руки в бока.
– Сначала эти ваши полуобнаженные профурсетки, а теперь... длинношерстные псины неизвестной породы.

– Почему же неизвестной, - парирую я не без удовольствия.
– Это золотистый ретривер по кличке Лэсси. Выглядит так себе, да и характером вся в вас: склочное, зловредное животное.

У старушенции дыхание в горле застревает, что уже по-своему достижение.

– Ну, знаете, - старуха выпучивает огромные глазищи, - это вам так просто с рук не сойдет. Я никому не позволю себя оскорблять, особенно бессовестным юнцам, вроде вас, молодой человек.
– Отступает от двери и тычет пальцем в мою сторону: - Я все-таки позвоню, куда следует, так и знайте: сообщу о бесчинствах, творящихся в этой квартире.
– В руке у нее какая-то бумага, кажется договор на аренду, и она машет им перед моим носом: - Тут черным по белому прописано, что животных в этом доме держать нельзя, а у вас тут это...

Лэсси, как назло, усаживается рядом со мной, догрызая картонную сердцевину от рулончика с туалетной бумагой, - вот же глупое животное.

– Это, - гляжу на зловредную старушенцию, - скоро съедет. Можете спать спокойно!
– и захлопываю дверь перед ее носом.

В тот же момент патлатое бедствие начинает скрести в нее своими когтями.

– Чего ты-то от меня хочешь?
– взвинченный до предела, взрыкиваю я.
– Катастрофа только-только тебя выгуливала, ты не можешь снова хотеть по-маленькому.

Лэсси подает голос. Вроде как понимает мое недоумение и хочет все объяснить...

– Хочешь по-маленькому?
– снова спрашиваю я.

Молчит, глядя на меня своими карими собачьими глазами.

– По-большому?
– интересуюсь, ощущая себя полным придурком, беседующим с безгласным животным.

Лэсси гавкает, выделывая телом какие-то безумные пируэты.

– Хочешь по-большому?
– повторяю для уверенности, и эта псина снова повторяет свое собачье «да».

Час от часу не легче: собаке приспичило в туалет, а у меня на попечении попискивающий младенец, и я ума не приложу, как выгулять сразу обоих. Начинаю метаться по квартире в поисках телефона, однако вдруг понимаю, что у меня нет номера Катастрофы... Она просто мне его не давала. И пока я разыскиваю поводок готового вот-вот обделаться пса, попутно пихаю в поскуливающий детский рот розовую соску... Поводок находится далеко не сразу, но все же. Хватаю его с Лэсси на конце в одну руку, автокресло для новорожденных с писклявой девчонкой в нем - в другую и выскакиваю из квартиры, несясь вниз по лестнице

со скоростью реактивного самолета.

Оказавшись на улице, Лэсси моментом выдергивает поводок из моих рук и уносится в близрастущие кусты. Итак, одной проблемой меньше! Осталось успокоить крикунью... Прохожу до ближайшей скамейки, улыбаясь довольно-таки симпатичной мамочке с двумя детьми: один самозабвенно возится в песочнице с лопаткой и ведерком, второй - спит в детской коляске. Никогда не считал дамочек с довеском в виде детей сексуальными, но эта действительно ничего себе: чуть за тридцать, слегка раздавшаяся в талии, но вся такая мягкая... податливая.

– Ваша собака убежала, - первой обращается она ко мне.
– Похоже, ее сегодня не выгуливали.

– Знаете, выгуливали, - присаживаюсь на скамейку подле собеседницы, примостив детское креслице между нами.
– Просто ее, кажется, снова приспичило...

Мы друг другу улыбаемся, и я ощущаю дикую потребность утишить стресс этого дня вот хотя бы соблазнением этой красотки... Легкая жертва, я бы сказал, но на безрыбье, как известно, и рак - рыба.

– У вас паучок в волосах, - протягиваю руку и касаюсь ее блондинистых волос. Женщина мгновенно покрывается ярким румянцем, тяжело сглатывает и отводит взгляд в сторону...

– Это ваш ребенок?
– спрашивает она дрогнувшим голосом, и я понимаю, что положительный ответ лишь добавит мне дополнительных пунктов.

– Мой.
– И спрашиваю: - Не знаете, как заставить его замолчать?

Женщина улыбается смущенной полуулыбкой - считает, что это такая шутка, хотя я предельно искренен - и протягивает малышке детскую погремушку. Ее недовольство сходит на нет, и я удивляюсь такому простому решению проблемы...

– Вы просто волшебница, - говорю собеседнице, и та в очередной раз вспыхивает.

– Думаю, ей просто скучно. Как ее зовут?

Сам-то я никак, кроме как «писклей», ее не называю, но в данном случае изменяю и этому правилу.

– Ангелика. Глупое имя, как по мне, но делать нечего, уже не исправить. Лучше назовите свое имя... Я - Юлиан, а вы?
– Протягиваю руку и стискиваю чуть потную (никак от волнения)ладонь.

– Бригитта, - называется женщина.

Я ей подмигиваю:

– Звучит невероятно.
– В это мгновение Лэсси возвращается из кустов и своими слюнявыми полизываниями женской руки сбивает мне весь настрой.

– Какая милая собачка!
– сюсюкается с ней новая знакомая, позволяя патлатой морде тыкаться в свои щеки и нос. Фу, мерзость какая! Теперь я к ней и пальцем не прикоснусь, разве что под страхом смертной казни.
– Хорошая девочка. Никки, - кличет она ребенка в песочнице, - посмотри, какая милая собачка. Иди почеши ее за ушком...

Она полностью переключается на этого жалкого ретривера, словно меня, Юлиана Рупперта, здесь и в помине нет. Это выше моего понимания! И только когда Лэсси снова кидается в кусты, Бригитта-странная глядит в мою сторону... Аллилуйя! Впрочем, я уже перегорел... По привычке все еще ей улыбаюсь, говорю всякие глупости, но запал пропал, желания придавить ее к садовой скамейке и заставить стонать от моих поцелуем больше, увы, нет.