Девушка с синими гортензиями
Шрифт:
– Страдания? Да… уже полгода я плачу в одиночестве, кричу от одиночества… Я больше не могу! Страдать – это значит войти в жизнь любимого человека, который даже не подозревает, что вы его любите… быть готовой отдать ему даже больше, чем жизнь, и увидеть, что он любит другую… Страдать – значит дышать этой любовью, сходить от нее с ума и скрывать свои мучения… быть готовой на любой бесчестный поступок, на преступление, на все что угодно! Посмотрите мне в глаза, они выжжены слезами…
Она стояла на сцене и говорила в зал, застывший от изумления. Какова роль, а? Какова маленькая королева…
– Ах, вы не понимаете?! Я же говорила вам: я вовсе не героиня… Я лишь бедная женщина, которая продавала себя, чтобы выжить. Видите, тут нет никакой трагедии… Это просто… просто пустяки!
Премьера, столпотворение у дверей гримерки и внутри, всюду цветы, цветы, цветы, среди которых мыкается верзила-разносчик, на которого никто не обращает внимания.
– Прелестно!
– Очаровательно!
– Вы растете, мадемуазель!
– Играет Жинетта, и героиню тоже зовут Жинетта… Браво!
– Очень славная вещица, эта пьеса «Продавец счастья». Хоть и говорят, что счастье не продается…
– Но покупается! – рокочет Рейнольдс, блестя стеклами очков. – Ха, ха, ха!
В третьем часу ночи Жинетта возвращается домой. Берет чернильницу, идет в гардероб и выливает немного чернил на наряд от Ланвэн, недавно подаренный ей мужем. Наряд ей нравится безумно, но – есть же в жизни вещи поважнее одежды, в конце концов…
Утром:
– Ах! Мое платье! Какой ужас! Неужели ничего нельзя сделать? Я заеду сегодня к Жанне… Может быть, она сможет исправить?
А не к Жанне, так заказать новую шляпку, или зонтик, или кольцо… Мало ли предлогов у молодой женщины отлучиться из дома?
– Ты мне никогда не говорил: «Я тебя люблю».
– Ты мне тоже никогда не говорила…
– Ладно… – Вздох. – Я тебя люблю, Александр. Это там опять мышь бегает?
– Ты что… Она столько конфет съела, что ей хватит на всю неделю.
– Ты заметил, что я перестала носить накладки?
– Ну… да.
– Доволен?
Она протягивает руку и водит пальчиком по его лицу. Обыкновенные разговоры: пьеса, мышка, следующее свидание… Он берет ее руку и целует пальцы один за другим.
Александр так и не успел сказать, как ее любит.
Когда прощались на яхте, она сказала:
– Мы вернемся в августе… Ты будешь ждать?
– Конечно!
– Я пошлю тебе телеграмму, как только смогу… И письмо…
В Генте молодой человек незаметно для матросов и гостей сошел на берег, но, уходя, все же обернулся. Последнее, что запомнил, – воздушный поцелуй, который она послала ему, стоя у того самого окна.
Глава 5
Сведения
– Я навел справки о счетах доктора Морнана, – сообщил журналисту Ремийи. – Внешне все выглядит вполне логично: он много работал, много получал и много тратил. Затем я занялся наследством, которое досталось Обри. Твой капитан получил его от дяди. Тот тоже бывший моряк, оставил службу, занялся коммерцией в колониях, не то чтобы с большим размахом, но вполне достойно.
– То есть Раймон Обри чист? – нетерпеливо спросил Видаль.
По задумчивому выражению лица Ремийи он сразу же понял, что его друг сказал не все.
– Я проверил еще кое-что, – сказал архивист. – В конце 1911 года твой капитан ни с того ни с сего занялся биржевыми спекуляциями и стал покупать большое число акций. Недешевых акций, замечу. И это было до того, как он получил наследство.
– Интересно… – уронил Видаль. – Конец 1911-го – как раз тогда, когда Жозеф Рейнольдс начал судиться с газетой, обвинившей его в убийстве жены.
– А капитан дал показания в его пользу, – усмехнулся Ремийи. – Мое мнение – Обри пырнули ножом не зря. Поговори с ним, пока он еще жив… и пока до него не добрались, потому что завтра может быть поздно.
– Спасибо за совет, старина, – улыбнулся Видаль. – Но ведь к раненому никого не пускают.
Репортер дружески попрощался с архивистом и поднялся к себе в кабинет, после чего снял трубку телефона.
– Госпожа баронесса? У меня есть новости. У вас тоже? Приехать к вам? Хорошо, сейчас буду.
Однако Видалю не удалось покинуть здание редакции так быстро, как он того хотел, потому что на выходе из здания к нему подошел низкорослый брюнет с высокомерным лицом и неприязненно посмотрел на него снизу вверх. Левую руку брюнет держал немного на отлете, что наводило на мысль о недавнем ранении.
– Мсье Видаль? Пьер Видаль?
– Да, – кивнул журналист.
– Граф Никола де Сертан, – церемонно представился человечек. Но руки не протянул. – Вы имели несчастье побеспокоить мою жену, хотя я просил вас не делать этого. Вы довели ее до слез! Она вернулась сама не своя после разговора с вами, и…
– Сударь, – перебил его Видаль, – у вас неверные сведения. Я вовсе не разговаривал с вашей женой. Насколько мне известно, мадам Корф, которая ведет расследование, встретила ее в доме, куда приехала беседовать с совершенно другим свидетелем. Мадам Корф, как я понял, обменялась с мадам графиней несколькими фразами, и на том дело кончилось.
– Мне известно, что вы, журналисты, весьма изворотливый народ, – уже угрожающе заговорил человечек, – но я не позволю ни вам, ни мадам, о которой вы упомянули, нарушать покой моей семьи. Я уже говорил вам это и повторяю: оставьте мою жену в покое!