Девять сбежавших кошмаров
Шрифт:
– Ну-ка, – скомандовала она шёпотом. – За мной!
К шлагбауму они подскочили аккурат в тот момент, когда колонна отошла на пятьсот метров и начала медленно втягиваться в проулок между корпусами. По пути Летиция выудила из сумки печенье, кинула стайке монстров, похожих на фиолетовых цыплят, которые вечно крутились рядом, и молча указала на будку охранника. Затем сбросила туфлю – и дальше побежала наполовину босиком, отчётливо прихрамывая.
– Простите! – крикнула она, вихрем подлетая к шлагбауму. – Мы отстали от экскурсии, они уже прошли, да? У меня каблук сломался… Билеты же не пропадут? Ребята далеко ушли?
Пока Летти
– Мы с тобой опять нарушительницы, – вздохнула Виттория, когда они отошли на достаточно безопасное расстояние.
– Привыкай! – хихикнула Летиция, влезая в туфлю и продолжая идти уже нормально. – Чему Белый меня научил, так это получать удовольствие от мелких безвредных правонарушений. Правда, он такие штуки называет «трюками» и «упражнениями коварства». Сможешь найти Рю?
Виттория уверенно кивнула.
Конечно, вертушка не могла сразу указать на столь могущественное существо как Чёрный Дракон или Белый Лис, но там, где нет прямых путей, всегда найдутся обходные. Например, ещё с прошлого раза Виттория накрепко уяснила, что даже сильные колдуны и страшные чудовища редко додумываются до того, чтобы зачаровывать подошвы собственных ботинок… особенно подаренных наивными с виду девами.
В общем, в том, чтоб выглядеть несколько простовато и потому безвредно тоже были свои преимущества.
– Слушай, Тори, – задумчиво позвала Летиция спустя пять минут, когда Виттория уже замучилась подбирать правильную формулировку для поиска. Колдовство отскакивало от Рю, как горох от сковородки – и больно щёлкало по лбу. – А почему бы тебе просто не позвать его через книгу?
Вертушка не выдержала тяжести многочисленных просьб – и треснула, едва не охромев разом на две лопасти, но затем всё же принялась раскручиваться, нехотя и словно бы опасливо.
«Неужто наконец получилось?»
– Через книгу… Через «Багряные сказания», что ли? – рассеянно переспросила Виттория, стараясь не упустить знак, указующий верный путь. – Лучше не надо. Это будет, ну… как за поводок дёргать, что ли.
Воображаемая картинка – Рю в ошейнике и на цепи – заставила кровь прилить к щекам, но зато вертушка, словно получив дополнительный стимул, завертелась резвее, а затем резко остановилась, безошибочно определяя направление.
– Поводок, скажешь ещё, – хихикнула Летиция в кулак, тоже явно представляя нечто забавное. – Но вообще похоже на правду. Белый тоже не любит, когда ему напоминают о заключении в книге. Я тут недавно узнала, за что он так злится на Книжника. Помнишь слушок, что он был его последним хозяином?
Для собственной безопасности Виттория предпочитала вообще не размышлять о том, кто, как и когда помыкал Белым. Мало ли на свете самоубийц – что, обо всех теперь думать?
– Предположим, помню…
– Он и правда владел книгой со всем, что к ней прилагалось, – бессовестно раскрыла Летиция тёмные страницы из жизни возлюбленного. – И даже однажды рискнул призвать Белого, но приказать ничего не успел: только услышал его многозначительное «Так-так, кто тут у нас?» – и тут же захлопнул книгу.
Виттория представила себе это – и невольно улыбнулась:
– И правильно сделал.
Что-то ей подсказывало, что Рю при всём его видимом добродушии не менее злопамятный, чем Белый Лис.
Киностудия оказалась прелюбопытным местом. Она являла собой нечто среднее между складами, строительной площадкой и старым центром города во время маскарада; вдобавок то тут, то там торчали одинокие офисные корпуса – сверкающее на солнце стекло, металл и облицовка фасадов, издали похожая на пластиковую мозаику. Из-за высокого забора валил пиротехнический дым и слышался кошмарный рёв, перемежаемый бодрыми указаниями режиссёра и надрывным женским плачем. На сдвинутых стульях у кафетерия дремал кудрявый молодой человек, на футболке у которого значилось: «Сценариста не кормить, руками не трогать». А чуть дальше начинался настоящий лабиринт из крытых павильонов, и в каждом происходило нечто любопытное.
– Вот в таких местах я всегда теряюсь: это настоящее было чудовище или костюм? – задумчиво произнесла Летиция, заглянув в одну из дверей. – Кого-то едят, из пасти торчит сапог – то ли и впрямь пора человека спасать, то ли съёмки идут.
– Если сапог – то спасать уже поздно, – рассудила Виттория. – Кстати, Рю уже вроде бы поблизости, но что-то я его не вижу… Ой!
Стена очередного павильона появилась за поворотом так неожиданно, что лишь чудом удалось вовремя остановиться и не протаранить её лбом. Вертушка задрожала, точно предвкушая финал пути, и окончательно развалилась на части. Однако входа нигде не было видно – что справа, что слева, и пришлось обойти половину здания, прежде чем появилась заветная дверь, украшенная, впрочем, негостеприимной надписью: «Только для персонала».
– Взламываем? – радостно предложила Летиция и, дёрнув ручку, слегка разочаровано добавила: – Открыто…
Шумоизоляцию в этом павильоне сделали отменную, явно не пожалев ни сил, ни средств. Но стоило оказаться внутри, как по ушам ударил слитный рокот множества голосов, выкрикивающих нечто одобрительное:
– Да-а-а!
– Вперёд!
– За короля-я-я!
– За свобо-о-оду!
– За зарпла-а-ату!
За тонкой преградой из ширм и зелёных экранов скрывалось огромное помещение, отделанное под пещеру, в котором бесновалась толпа атлетически сложенных, но плохо и скудно одетых мужчин. На фоне множества тел с внушительной мускулатурой, едва прикрытых живописными обрывками ткани, выделялись несколько хлюпиков: один с бородкой, потрясающий режиссёрской «хлопушкой», другой усатый, с пачкой распечатанных листов, и несколько совсем ещё юных пареньков, тянущих шеи, как цыплята. Однако у всех без исключения взгляды были устремлены на одну и ту же фигуру.
– Рю, – вздохнула Виттория обречённо, а Летиция со знанием дела усмехнулась и цокнула языком:
– Хорош, красавчик… Ой, только Белому не говори, ладно?
А ведь Рю и впрямь был хорош – высоченный, с убранными в хвост волосами, обнажённый до пояса. В свете мощных прожекторов он и сам словно бы светился; меч в половину человеческого роста величиной казался естественным продолжением руки, воздетой к небу – ну, точнее, к потолку. Одухотворённое лицо излучало величие, от которого хотелось то ли восторженно пищать, то ли идти на штурм дворца какого-нибудь тирана, а огонь праведного гнева в глазах пылал так ярко, что декорации уже дымились.