Девять врат. Таинства хасидов
Шрифт:
Из Стрелиски в Люблин — изрядный путь, а у старого Айзика память уже хромала. Пока он добрался до Люблина, забыл обо всем.
Когда праздники минули, Айзик пошел со святым Провидцем проститься.
— Как придешь в Стрелиску, — сказал ему святой Люблинский, — передай реб Иреле, что я знаю про его два лица!
— Как раз об этом я и хотел вам рассказать! — воскликнул пораженный Айзик.
— Ты обязательно передай ему, что я тебе сказал! Смотри, не забудь! — еще раз напомнил Айзику Провидец.
Айзик торопился попасть в Люблин, а теперь еще пуще торопился в Стрелиску.
«Это не совсем так, — сказал ему реб Иреле, когда выслушал переданные ему слова Провидца. — У меня не два, а четыре лица!»
Стало
Впрочем, не следует думать, что Айзик был единственным смертным, кому суждено было познать ангельское лицо Иреле. Видели его и хищные звери.
Однажды зимней ночью реб Иреле ехал с хасидами в санях по лесу. Вдруг лошади остановились и ни с места. Ни взад, ни вперед. Как выяснилось, посреди дороги стоял огромный медведь и рычал.
Хасиды посинели от ужаса. А реб Иреле? Он улыбнулся ласково, как только он умел это делать. Слез с повозки, как ни в чем не бывало подошел к медведю и что-то сказал ему.
Хищник пораженно поглядел в святое лицо реб Иреле, опять проурчал что-то и, свесив голову, поплелся восвояси, как пристыженная собачонка.
Йиде-Герш из Стрешина был самым любимым учеником Иреле. Их связывала такая сильная любовь, какой была любовь Давида и Ионафана, а может, и того сильнее.
После кончины госпожи Фраде реб Иреле сочетался браком с Блиме, дочерью реб Копла, ученика святого Бааль-Шема. В результате этого брака Иреловым шурином стал реб Менделе из Косова.
И реб Менделе из Косова сказал: «Лишь в одном я завидую зятю: что у него такой ученик, как Йиде-Герш Стрешинский. Я никогда не встречал учителя, который бы так постоянно думал о своем ученике, как реб Иреле, и никогда не видел ученика, который был бы так привязан к своему учителю, как Йиде-Герш. Они точно Моисей с Иисусом Навином. И Моисей и Иисус Навин были — говорит Талмуд — как солнце и луна. Луна, которая отражает свет солнца».
А святой рабби Иреле сказал о своем ученике вот что: «Как придет Мессия — а станет это очень скоро, еще в дни нашей жизни, — выйдут ему навстречу святые во главе со святым Бааль-Шемом. Я же выйду со своим Йиде-Гершем, и поверьте, не придется мне краснеть за него».
Реб Иреле решил послать Йиде-Герша с заданием в Венгрию. И говорил потом, что никто не сможет оценить то, что Йиде-Герш там совершил. А откроется это миру, лишь когда придет Мессия.
Однажды Йиде-Герш пришел с такой миссией в Калев, что под Дебрецином. Калевский цадик, святой рабби Ицхек-Айзик Тоуб, попросил его поведать ему какую-нибудь из тех правд, какие реб Иреле заповедует.
— Возможно ли это? — возразил Йиде-Герш. — Слова моего учителя подобны манненебесной. Как манна сыплется с Неба, так и его святые слова. И как Талмуд говорит нам: кто съедает манну, тот ничего потом из тела своего не выделяет, а весь этот хлеб небесный переваривает полностью, без остатка, он весь поступает прямо в кровь, — так и души наши переваривают правды, которые возглашает наш наставник. Они освещают нас целиком. Так можно ли выделить что-нибудь из них? Нет, невозможно. Они стали кровью нашего тела.
— Тогда расскажите мне хотя бы о его деяниях и добродетелях, чтобы я мог ясно представить его.
Йиде-Герш обнажил грудь и сказал:
— Загляните мне в сердце! В нем вы увидите моего учителя во всей сути его.
По профессии Йиде-Герш был кошерак [23] . Но такой
Издалека прилетали в Стрешин голуби, сами клали головку под наточенный нож Йиде-Герша и, воркуя, просили, чтобы он зарезал их своей любвеобильной святой рукой. Вот почему так долго реб Иреле не хотел сделать Йиде-Герша раввином. Он знал, что еще тысячи несчастных душ, воплотившихся в зверушек, ждут освобождения с помощью кошерного ножа Йиде-Герша. И кроме того, как мог реб Иреле допустить, чтобы Йиде-Герш стал раввином? Ведь когда однажды на праздник реб Ирле велел ему спеть после еды наполовину святую песню субботнюю, Йиде-Герш так расчувствовался, что упал в обморок. Два часа его приводили в сознание. А каково ему быть раввином и читать самые что ни на есть святые молитвы перед алтарем! Он свалился бы замертво на веки вечные! Вот такой это был батлен, человек-никчемушник…
23
Кошерак — то же, что шойхет, резник ( идиш).
Но прежде чем я расскажу вам кое-что об этом святом недотепе, прочту вам такое наставление.
Знайте: когда Господь Бог сотворил мир, все создания радовались. Радовались потому, что до тех пор, пока хасиды будут ими пользоваться, они Господа Бога восхвалять будут. Хлебушек хрустел от радости, ибо знал, что, пока мы есть его будем, Господа, царя всемогущего, славить будем за то, «что дает хлебу из земли взойти». Вино ликовало, что мы благословлять будем «Создателя за лозу виноградную», деревья радовались, что будем благодарить «Создателя за фрукты», овощи и травы радовались, что будем воспевать «Создателя всех плодов земляных». Козочки и коровки, барашки и агнцы плясали и прыгали, куры кудахтали, а утки крякали, охотясь за рыбками. Уже невмоготу было этим милым зверушкам дожидаться, когда же их мяско хасиды будут жарить и Господа Бога за то восхвалять. И вода смеялась, смеялась и водочка. Разве уже тогда не было им всем предназначено слышать, как мы говорим, стоя над ними: «Будь благословен Господь, Бог наш, царь Вселенной, словом которого стало все»? Ведь и пряности душистые знали, что, принюхиваясь к ним, мы будем благословлять Господа нашего за то, «что сотворил ароматы различные».
Да, все тогда радовалось, все ликовало, все смеялось — лишь один табакплакал.
— Господи всемогущий! — жалобно возопил табак, весь от слез промокший. — Господи всемогущий, за все благодарить будут Тебя хасиды и имя Твое до Небес возносить. Одному мне Ты не дал никакого благословения!
— Не плачь, дитя мое! — утешал его Отец наш небесный. — Вознагражу тебя за это богато. Знай, что ничем на свете люди не смогут ублаготворять друг друга так, как тобой.
И в самом деле! Ничем на свете мы не можем добиться такой признательности, и притом так легко и просто, как табаком. Это никогда не унизит нас, это нам почти ничего не стоит, и никто, кого мы одолжим табаком, не оскорбится и от стыда, что вынужден был принять это одолжение, не покраснеет. И все мы тут ровни: богатые и нищие, злые и добрые, скупые и щедрые.
Заходит сосед посидеть, а у вас в доме хоть шаром покати: ни ломтя хлеба, ни щепотки чаю, ни рюмки водки. И все-таки Господь Бог хочет, чтобы жест гостеприимства мы совершили так же красиво, как и наш татенька Авраам, который мог ради гостей зарезать теленка, в то время как наша маменька Сарра пекла пироги из ржаной муки. Да полноте, возможно ли это? Достает наш сосед трубку, вынимает из кармана кафтана мешочек с табаком, выколачивает трубку, набивает ее табаком и оглядывается по сторонам.