Дезертир флота
Шрифт:
– Гама? – Фуа заозирался.
– Да ты не волнуйся, они показываться не любят. Полезли наверх.
– Ква, я лучше внизу подожду. – Фуа смутился. – Ствол толстый, а я лазить не умею.
– Опасаешься высоты? – Квазимодо кивнул. – Слышал я про вас, лягушек. Только не верилось. Неужели вы на мачты не поднимались?
– А зачем? У нас на лодках мачты тонкие. А на Флоте нас не заставляли. Лезь сам. Я подожду. И нога у меня…
– Нет уж. Сам вызвался. Вон – прыгай вверх. До нижнего сука наверняка дотянешься. Там подтянулся
– Ква, там высоко. И нога… Я прыгать разучился.
– Вот и учись заново. А высота – что? Ты с моста сиганул, даже рыжую не подождал.
– Так там вниз и в воду. Я думал, она следом… – Фуа смутился.
– Что вверх, что вниз. Высота – это та же глубина, только вверх идет. Давай, не трусь. Глубины ты же не боишься?
Ныряльщик с опаской посмотрел вверх и подпрыгнул. Нога ему действительно мешала – прыжок увел в сторону, но все равно взметнул худое тело гораздо выше, чем требовалось. Фуа то ли по-птичьи, то ли по-лягушачьи уселся на ветке, глянул вниз и ухватился за сук под собой покрепче.
– Ты идешь?
Квазимодо уцепился за сук со второго раза, не без труда вскарабкался.
– Ты, Лягушка, большое брехло, – убежденно сообщил вор другу. – Не умеет он, понимаешь…
Они полезли вверх. Фуа легко находил дорогу среди толстых ветвей, только опасался смотреть вниз.
– Все, выше не нужно, – сопя, сказал Квазимодо. – Листва редкая, еще заметит кто.
Вид открылся широкий. Можно было разглядеть даже дальнее холмы на противоположном берегу. Свежий ветер нес запах мокрых трав. Солнце проглядывало сквозь все еще обильные облака.
– Хорошо здесь, наверху, – пробормотал вор. – Жаль, что мы летать не умеем.
– Да, дышится легко, – согласился фуа, крепче обхватывая ветку.
– Дышится легко, потому что сука сладкая внизу осталась. Вот же лярва смердячая, даже с заткнутой пастью людей изводит.
– Я – не человек, – прошептал фуа.
– Вообще-то я про себя говорю. Но и про тебя тоже. Ишь, слюни распустил. Да эта леди милостивая внутри горька и червива, как кошка дохлая. У, тварь!
Ныряльщик опустил глаза и едва слышно прошептал:
– Почему вы ее так ненавидите? Ланон-ши…
– Потому что мы умные, а ты дурак лопоухий! Не ланон-ши она, сколько раз говорить?! Да – сиськи, глаза, жопа и ножки у нее как в сказке. Да только отрава она. Падаль. Я к ней пальцем не прикоснусь. А ты – если невтерпеж – пользуйся. Только развязывать суку не смей и рот ей не открывай.
– Да я не о том спрашиваю, – смущенно сказал фуа.
– А я говорю о том, о чем ты думаешь. Выберемся в спокойные места – будет тебе девочка. А леди Атрой ты отравишься. Я тебе точно говорю. И хватит о змее этой. Рыжая гавкает, ты скулишь, эта сука молча шипит.
– Я не скулю!
– Вот и хорошо. Смотри по сторонам, в конце концов, для этого мы сюда и карабкались.
Они принялись разглядывать местность.
– Смотри. – Фуа указывал на тот берег. Там двигалось десятка полтора всадников – явно усиленный воинский патруль. Лошади шли неспешно, солдаты внимательно оглядывали берег. Трое всадников двигались выше по берегу – наблюдали за рекой.
– Не успокоятся никак, сукины дети, – прошептал вор. – Крепко на нас город Калатер осерчал. Долго будут помнить.
– Вон еще лодки идут, – заметил зоркий ныряльщик.
Из-за излучины реки показалась целая флотилия. В центре двигалась большая барка под бело-голубым флагом. Вокруг мельтешили плоскодонки и долбленки. Флотилия поднималась по реке снизу – оттуда, куда держали курс беглецы.
– Кажется, на нас ополчение собрали, – сообщил вор. – Это тебе, Ныр, не «желтков» бить – натуральная война. Нас теперь не то что помнить будут – о нас теперь легенды сложат. Гордись, Лягушка, – на твой череп, на колу выставленный, народ за деньги глазеть повалит.
– Сам ты череп, – привычно ответствовал фуа.
– Ага. – Квазимодо потер лысый затылок. – Мой черепок, надо думать, даже дороже зевакам обойдется. Чего делать-то? Придется лодку бросать. Ходу по реке нам нету.
– Зачем бросать? – Лицо фуа вытянулось. – Ночью дальше проскочим. По воде легче.
– На кол попасть легче. Ниже по течению город. Карта хоть и дрянь, но он там жирно намалеван. Раз о нас вести туда дошли – и ночью не проскочим. Ножками придется.
– Как ножками?! Полнолуние вот-вот.
Квазимодо возмутился:
– Вот далось вам это полнолуние. Вон тучи какие идут. При чем здесь полнолуние?
– Так ведь перекинется.
– Кто перекинется?
Фуа постучал себя по лбу:
– Ты, Ква, бываешь тупее Глири покойного. Она перекинется – Теа. Она, к твоему сведению, оборотень.
Квазимодо обомлел:
– Как?! Кицунэ – значит оборотень? Я думал, племя какое.
– Племя и есть. Только ты ее кицунэ не называй. У них это как оскорбление. Сразу голову откусит, – мрачно предупредил фуа.
– Откусит… тоща она мне голову откусывать. А что ты, Лягушка, мне раньше об этом сказать не удосужился? Ты ведь еще в замке знал?
– Так ты сильно занят был, – ехидно напомнил ныряльщик. – Сначала командовал, потом нездоровилось вашей милости. Потом дрыхнуть изволили.
– Значит, в полнолуние она перекинется? И, надо думать, жрать захочет, – пробормотал вор. – Слушай, а в кого она обратится?
– Спрашивать прямо я не стал, – насупленно сказал фуа. – Она сильно обидчивая – и без всякого обращения может голову оторвать. Но вроде будет похожа на собаку, рыжую и с хвостом длинным. Еще леди Атра говорила…