Дезире
Шрифт:
— Жан-Батист здоров? Вы видели его, Виллат? Он здоров?
— Вполне. Я видел его собственными глазами в самом пекле. Ведь перед воротами Лейпцига было действительно пекло, мадам. А Бернадотт был все время там и был здоров и очень энергичен.
— Вы говорили с ним, Виллат?
— Да. После. После поражения, мадам.
— Победы, полковник Виллат, победы! Не искажайте событий! — Розен почти кричал.
— Как он выглядел, Виллат? Я хочу сказать… после?
Виллат пожал плечами и уставился на масляную лампу, горевшую на столе.
— Виллат, как он выглядел?
— Он
Кофе был горьким. Я забыла сахар. Я стала искать его в шкафу. Мне было стыдно, что я не знаю, где он хранится. Потом я нашла сахар и поставила сахарницу на стол.
— Ваше высочество сварили прекрасный кофе, — сказал Розен с чувством.
— Так же всегда говорил мой муж. Раньше я варила ему очень крепкий кофе, когда он работал ночью. Расскажите мне все, что вы знаете, граф.
Розен рассказывал, а Виллат поправлял его, когда ему казалось, что Розен очень уж преувеличивает успехи союзников и умаляет достоинства французов. Потом рассказывал Виллат.
— Наши войска пытались отступить в сторону Эльстера. Их преследовали казаки.
— А император?
— Император надеется удержать фронт по Рейну. Если это не удастся, он попытается защитить Париж.
Виллат помолчал.
Я облокотилась о стол и закрыла руками глаза. Фронт по Рейну… Как прежде, когда они все взялись за оружие, чтобы удержать фронт на Рейне. Когда они его удержали, Жан-Батист стал генералом.
— Тысяча чертей! Кто это хозяйничает на кухне? О, простите, Ваше высочество… — мой главный повар постепенно переходил от гнева к удивлению. Служанка открыла ставни. Серый рассвет вползал в окна. Я задрожала от озноба.
— Ваше высочество, чашечку шоколада, — предложил повар. Я отказалась. Кто поддержал меня, когда, встав со стула, я пошатнулась? Это Виллат, мой пленник.
— Ступайте в ваши комнаты, господа. Вы найдете их такими, какими оставили, — предложила я моим героям. Затем я потребовала тряпку для вытирания пыли. Растерянная служанка с реверансом подала мне крахмальную салфетку. Видимо, так она представляет себе тряпку для вытирания пыли у наследной принцессы. Я взяла салфетку и пошла в комнату Жана-Батиста.
Когда здесь в последний раз вытирали пыль? Я смахнула пыль с зеркала и поразилась, какой необитаемой выглядела эта комната. Уже давно Жан-Батист попросил меня выслать в Стокгольм все портреты, все бюсты и все, что ему было дорого. Сейчас в этой комнате не осталось ничего милого его сердцу. Я открыла окно. Сад был такой, как обычно.
«Этот день такой же, как другие, — подумала я. — А русские, пруссаки и австрийцы перешли Рейн. Русские, пруссаки, австрийцы и шведы…»
— Не стой в капоте перед открытым окном. Ты простудишься. Что ты здесь делаешь? — спросила Мари.
— Я убираю комнату к приезду Жана-Батиста. Франция побеждена. Войска союзников идут к Парижу. Жан-Батист возвращается домой, Мари.
— И ему не стыдно? — процедила она сквозь зубы. Она сказала это чуть слышно, но я все-таки расслышала.
Мой дорогой всадник из сна! Мой бедный всадник на белой лошади!
Глава 46
Париж,
У булочника говорят, что казаки насилуют женщин, даже старух. Это сообщила Мари.
— Они даже предпочитают старух, — уверяла она. — Эжени, не смейся надо мной!
— Нет, что ты! Казаки, вероятно, думают, что старухи приносят счастье.
— Какие глупости!
Я продолжала дразнить ее:
— Ты должна бы это знать, Мари!
Она рассердилась:
— Кто тебе это сказал?
— Виллат.
Она наморщила лоб.
— Эжени, спроси у шведского графа, правда ли это? Он ведь воевал вместе с казаками, он должен знать.
— Но мне неудобно его об этом расспрашивать. Наследная принцесса не должна знать, что значит «насиловать».
И в этот момент мы впервые услышил далекий гром.
— Гроза в марте? — удивилась Мари. Мы смотрели друг на друга.
— Пушки вблизи города, — прошептала я.
Прошло два дня. Пушки возле стен Парижа не умолкали ни на минуту. Город защищает корпус Мармона. Когда-то Мармон делал мне предложение… Что мне когда-то говорил о нем Наполеон? В Марселе. «Умница! Хочет сделать карьеру под моим руководством». Нет, Мармон не защитит Парижа, даже под руководством Наполеона.
Дрожит пол, пушки бьют так близко! Буду продолжать писать и, главное, не думать о Жане-Батисте! Жан-Батист продвигается вперед, как будто он не на войне, а на прогулке. Жан-Батист воюет с Данией, которая по приказу Наполеона все-таки объявила войну Швеции.
Из Киля Жан-Батист послал ультиматум королю Дании. Он предложил Дании отказаться от Норвегии, а взамен предложил компенсацию в миллион риксдалей.
Присланный из Киля пакет на имя графа Розена дошел к нам контрабандой. Дания уступила Швеции Норвегию, исключая Гренландию, Фарерские острова и Исландию. Что касается миллиона риксдалей, король Дании отказался от них. Он не продает Норвегию.
— Наследный принц Швеции и Норвегии, — задумчиво сказала я Розену. Я взяла карту и посмотрела, где Норвегия.
— А Гренландия? — спросила я. Розен показал большое белое пятно на карте.
— Ничего, кроме снега и льда, Ваше высочество.
Я очень рада, что датчане сохранили для себя Гренландию. От Жана-Батиста можно было ожидать, что он заставит меня жить на этом совершенно белом пятне…
Я записываю все это лишь для того, чтобы скрыть свое беспокойство. Жана-Батиста уже нет в Киле. Я не знаю, где он теперь…
Он исчез уже три недели тому назад. Он, кажется, был где-то в районе Рейна. Но он его не перешел. Его след можно проложить по карте до Льежа в Бельгии, Он был там, и граф Браге был с ним. А потом они исчезли. Никто не знает, где они. Многие говорят, что Наполеон, обескураженный и потерянный, обращался к Жану-Батисту за помощью. И что он поспорил с царем, который не хотел признавать границы Франции 1794 года. Парижские газеты пишут, что Жан-Батист сошел с ума. Мари и Иветт, правда, прячут от меня эти газеты, но кто-нибудь из прислуги постоянно приносит эти газеты в гостиную.