Диалоги о ксенофилии

Ровная Мария Зиновьевна

– Извини, – прошелестела Анна.

– Нюша, но тогда как же… – заикнулся Игорь.

Анна сделала глубокий вдох и растолковала лекторским тоном:

– Меня забрал бот. Как тебе должно быть известно, бот, садясь под маскировкой, окутывается туманом. Когда мы взлетели, когда туман рассеялся… Антонио на площади не было. Он исчез.

– И ты решила, что в этом замешаны Странники?

– А кто же?

– И пошла в шельтинх-разведку, чтобы найти его.

– Теперь я этого не хочу.

– Почему?…

– Да

потому что я была для него радостью. Другой роли не приму, – надменно процедила Анна. – Тогда мы были на равных. Пусть граф, гроссмейстер, гений, пророк – но во мне он видел представителя высшей цивилизации…

– Которая бегала за ним, как… – вставила Дарья.

– Я не бегала за ним! А впрочем, называй, как хочешь. Муж – сеньор жены. Я соблюдала вассальный долг. И была бы рада блюсти его всегда. Мнение землян по данному вопросу меня не интересует.

Игорь, изумлённый её феодальной терминологией, открыл было рот.

– И всё равно он так и не поверил мне, – Анна прижалась лбом к Дарьиной ладони. – Я сама виновата. Врала и ему, и себе. А когда сказала правду – было уже поздно. А теперь, когда он вошёл в наш мир, и стал здесь своим, одним из лучших…

– Лучшим, – не утерпел Игорь.

– Когда я стала для него одной из миллиардов – карабкаться к нему на шею и доказывать, как он мне необходим? Будто мало у него было боли и забот? Увольте. Я не лаатти.

– Ася, извини, но, по-моему, ты несёшь страшную чушь, – сказала Дарья.

Анна встряхнулась и, взглянув на неё с обычной своей змеиной усмешкой, кротко попросила:

– Дашенька, мне очень хочется лангустов.

– Ну, ты всё-таки стерва! – восхитилась Дарья. – Играешь даже на том, что ты калека.

– Это называется не «стерва», а «магистр ксенопсихологии», – назидательно молвила Анна.

Игорь уже доставал из холодильника салат.

– Даш, поспи хоть немного. На тебе лица нет.

– Да, солнышко, ты же после ночной вахты. И ещё я со своими истериками…

– Тс-с, – Дарья обняла подругу. – Да, пойду. Идём, Лаошка. Спокойной вахты, Гош.

Анна проглотила ложку салата и отстранилась.

– Было о чём говорить, – проворчал Игорь. – Ты ешь, как цыплёнок. И откуда у тебя такие округлости при такой диете?

Он сел на подлокотник кресла, отгородил Анну руками от мира, вглядываясь, как в чужое, в её осунувшееся лицо. Анна снизу вверх улыбнулась ему.

– Игорь, мальчик мой, послушай. Ведь вы с Дарьей так нравитесь друг другу. Твоя сдержанность может иметь лишь одну причину: ты боишься, что уязвишь меня вниманием к Дарье, что я припишу его своей неполноценности. Если бы я была нормальной, ты бы не мучился такими проблемами. Значит, отказываясь от Дарьи, ты упрекаешь меня в том, что я неполноценна.

Игорь ошеломлённо глядел на неё, густо пунцовея.

– Что ты говоришь, иезуитка? Ты не права! То

есть, ты права, в неё невозможно не влюбиться, но какая же ты неполноценная? Я совсем не потому! Просто… Ну, просто мы с ней на вахтах: или она занята, или я.

– Разумеется, – поспешно согласилась Анна. – Вахты в Приземелье, за поясом астероидов – это напряжённейшая работа.

– Нюша, ты невыносима.

Она легла щекой на его кисть.

– Соку хочешь?

– Нет. Возьми меня.

Он не пошевелился, только пальцы под её щекой впились в мягкую обивку кресла.

– Ты жена Антона, – сипло выговорил он.

– Уже нет, – её голос звучал ровно до монотонности. – Ошбайр дал мне развод.

– Анна!

Она дрожала в его объятиях – не от желания, от сдерживаемых рыданий. Игорь, притянув её к себе на колени, целовал её мокрое солёное лицо. Она прошептала: «Их тела туманом стали…».

Игорь добрался до её тела, и она шла ему навстречу, и плоть их была единой. Но он не мог собрать поцелуями её слёзы, не мог поймать её ускользающий взгляд, и в голове его тяжким ритмом звучало:

Их тела туманом стали.

На земле твоей, Гедалья,

город гнева и печали,

не осталось даже праха

юной ведьмы и монаха.

Но теперь дрожи от страха.

Ты своё же сердце злое

той венчальною стрелою,

их унёсшей в миф, в былое,

поразила. Вот расплата:

знаки подлости проклятой,

Аннаисовы стигматы -

память боли, муки бренной,

смерти и любви нетленной.

_ _ _

В коридоре клубочком свернулся Лао. Анна присела на корточки.

– Что ты здесь делаешь, маленький? Беги к хозяйке.

– Я от бабушки ушёл, – Лао взбежал к ней на плечо, улёгся горжеткой и лизнул Анну в ухо.

– Ты очень устала? – спросил Игорь.

– От чего мне уставать? А что?

– Я подумал, тебе будет интересно посмотреть… У меня есть две картины Антона.

Она споткнулась в быстром плавном движении – вставание с одновременным поворотом и шагом – и, сразу потеряв свою змеиную пластичность, застыла, как марионетка с оборванными ниточками.

Игорь торопливо открыл дверь в свою каюту. Пододвинул женщине кресло. Ушёл в угол. Долго ждал её реакции и наконец, не в силах больше выносить её молчание и неподвижность, робко осведомился:

– Ты живая?

– Не знаю, – безучастно отозвалась Анна. – Откуда они у тебя?

– От него. Нравятся?

Она удивлённо улыбнулась. Игорь смешался, поняв нелепость вопроса.

– Вообще-то да, – после паузы задумчиво проговорила Анна. – Я ничего не понимаю в изобразительном искусстве, но, по-моему, эти вещи ценны сами по себе, а не только как… как новое знание о нём. И они сделаны не дилетантом.