Дикая весна
Шрифт:
Разве не другие дети?
Они еще живы. К ним приближается плохое.
Мы видим их, Малин. Эти маленькая девочка и мальчик еще меньше, они заперты в темноте, им страшно, они кричат.
Они и мы – одно. Каким образом, Малин? Как? Мы должны это узнать.
Снаружи злые люди. Или один злой человек. Дети плачут, они хотят спать. Им очень страшно.
А
Мы гоняемся друг за другом в том белом мире, который теперь принадлежит нам, где цветы вишни расцветают один за другим, показывая свою красоту, свое желание жить.
Я гоняюсь за ней, она за мной, мы играем в пятнашки.
Мы как мягкие игрушки на кроватях в нашем доме.
Мы улетаем от детской площадки садика, от домика. От игр, в которых не можем участвовать.
Лампы горят под потолком, ослепляя нас, но веки мамы опущены, и мы не знаем, сможет ли она когда-нибудь посмотреть на нас, погладить по спинке своими теплыми руками, когда мы уже лежим в кроватках в нашей комнате и собираемся спать.
Мама.
Доктор режет тебя, но мы не хотим этого видеть. Зеленая простыня закрывает тебя в том месте, где он опускает свой скальпель, и мы закрываем глаза, так спокойнее.
Закрой нам глаза ладонью, мама.
Папа. Он должен бы быть здесь, не так ли, мама?
Но его здесь нет – по крайней мере, он не у нас.
Мама.
А ты?
Ты придешь сюда? Ты придешь к нам?
Капли, падающие с операционной лампы на твою щеку, – это наши слезы.
Я хочу быть с вами, дети мои.
Я вижу и слышу вас, но пока не могу прийти к вам. Сначала эти дяди и тети попытаются починить меня. Но я не хочу становиться прежней, мне не нужны та любовь и радость, которые обещает прекрасный май.
Я хочу быть с вами, с папой, я хочу, чтобы мы снова стали семьей, – и тогда я не смогу оставаться здесь.
Не плачьте. Не бойтесь. Я чувствую ваши слезы. Я сплю, и мне не больно, когда дядя режет меня. Он пытается мне помочь, потому что он добрый.
Возможно, я скоро приду к вам.
Но я ничего не могу обещать.
Мы не всегда все решаем сами. Но это вы уже знаете, не так ли?
Жизнь – эта не лампа, которую мы сами гасим, когда хотим.
«Фотовспышки любят меня, – думает Карим Акбар, – они любят меня, и от них у меня повышается адреналин, несется по жилам, и я чувствую,
В большом, обшитом деревянными панелями зале суда, который пришлось выделить под пресс-конференцию, собралось не менее сотни журналистов.
Карим стоит за длинным столом светлого дерева. Поднимает руки, пытаясь угомонить толпу, когда вопросы сыплются градом. Потому что этой толпой должен управлять опытный режиссер.
Он опускает ладони, пытаясь успокоить собравшихся, заставить сесть на места – и это срабатывает.
Он думает, что чувствовал себя слабым и неуверенным, когда жена бросила его, но новая любовь сделала его сильнее, чем когда-либо, и теперь он знает – для него нет ничего невозможного.
Что такое краткий миг одиночества? Для такого человека, как я, всегда найдется новая любовь. Я могу позволить себе немного лихости, не так ли?
Вскоре все расселись и слушают его; слепящее сверкание вспышек прекратилось, и он рассказывает им то, что знает, – про бомбу, что имена погибших не разглашаются, пока не будут оповещены родственники. Но ничего более. Ни слова о версиях, о подозреваемых, и когда он заканчивает, вопросы сыплются снова.
– Вы подозреваете теракт?
– СЭПО подключена к делу?
– Было ли это покушением на банк?
– Есть ли риск новых покушений?
– Кто-нибудь взял на себя ответственность?
Карим уклончиво отвечает на все вопросы, что в настоящий момент они допускают разные версии, что ответственность за случившееся на себя пока никто не взял.
– Погибшие – кто они?
– Женщина выживет?
– Учитывая интересы родственников…
Еще десять-двадцать вопросов, прежде чем он поднимется, скажет: «В нынешней ситуации это все, что я могу вам сообщить!» – и выйдет из зала, словно триумфатор.
Даниэль Хёгфельдт выключает магнитофон, смотрит на белую дверь, за которой скрылся Карим Акбар. Коллеги вокруг него кажутся растерянными – похоже, задаются вопросом, как сделать из всего этого хоть какой-то материал. Он видит сомнение в их глазах. Неужели все это действительно случилось? Мощная бомба взорвалась в маленьком провинциальном шведском городке?! И за этим стоит тревога: если может случиться такое, то может случиться все что угодно. Никто и никогда не может чувствовать себя в безопасности.
Полиция скрытничает. Они всегда так делают, когда сами топчутся на месте.
«Карим Акбар ведет себя надменно, как высокопоставленный чиновник, – думает Даниэль. – И какая уверенность в себе – словно он открыл в себе новую жилу и теперь готов к большим свершениям…»
Малин Форс. Наверняка в самой гуще расследования. Неформальный лидер.
Давненько же они не виделись… Он встречался с ней только один раз после того, как она вернулась с реабилитации – и тогда была рассеянна, словно душа ее парила в других мирах, когда они занимались сексом в его квартире.