Дикая. Дочь каганата

Вериор Лика

— Воинство?

— Да. Он стратег и потенциальный завоеватель, в битвах его страсть, но, боюсь, там же и его погибель. Когда-нибудь он запутается в кольцах собственной хитрости.

— То есть он нейтральное лицо?

— Он — да, есть ещё брат его матери, Амас, каягар, держатель войска по-вашему...

— Генерал?

— Да, он. Каягар на своей стороне. Он поддержит нас, если мы переиграем Чирхая, он поддержит и Чирхая, если посчитает его более удобным владыкой.

— А удобный - это покорный, — догадался Самор, поморщившись.

— Это покорный, —

кивнула Хадаан, — а покорность каана — позор каганата. Каганат покорен каану, никак иначе. Покорный для нас, значит слабый, и нет никого сильнее каана.

— Кажется, я начал понимать вас, хо-каана Хадаан, ваш характер. Непокорный и сильный — это точно про вас.

— Сложно понять характер Бойхайя, даже Бойхай его не понимает. Будь покорной женой, будь смиренной, будь сильной, будь отчаянной, будь бойхайкой до самой смерти, не предавай народ, следуй за мужем, склони голову, никогда не склоняйся, умей играть, будь прямолинейной, будь слабой перед своим мужчиной, не подчиняйся, дай над собой власть... Мы плывём по течению порядков и традиций, загнанные менталитетом и темпераментом своего народа, мы учимся и познаём через противоречия, через сомнения и беспрекословное послушание.

— Вся жизнь — противоречие, нам лишь остаётся притворяться, что мы не замечаем этого.

— Притворство... кажется, это действительно всё, что нам остаётся. Притворяйся, ибо ты настоящий самая главная твоя слабость.

— Звучит как девиз, — император поднял бокал.

— Откровенное притворство и притворство без откровений, — усмехнулась Хадаан, и в кабинете раздался звон соприкоснувшегося стекла.

— Не хотелось бы вас расстраивать, но, думаю, вам стоит прекратить своё затворничество. По дворцу уже ходят слухи, что вы не уважаете наши традиции, игнорируя придворных.

— Что же, рано или поздно лиса покидает свою нору.

— Нашим охотникам вы не по зубам, — сдержанно улыбнулся Самор.

— Не хотелось бы вас расстраивать, но охотники вовсе не они, — нектар Бойхайя расслабил Хадаан, и она почувствовала лёгкость в теле. — Тогда… завтра будет какой-нибудь праздник, на котором я должна присутствовать?

— Просто воскресные танцы, ничего особенного. А утром — посещение храма. Не волнуйтесь, у нас есть свой отдельный храм, не придётся идти по этим бесконечным лестницам.

— Это бы не составило труда. Танцы?.. я как раз запомнила жителей дворца, смогу проверить свои знания. Слушать оскорбления, замаскированные под вежливость, от людей, которых совсем не знаешь — раздражает. Гораздо лучше запугивать смельчаков, зная их имена.

— Запугивать? — удивился Самор, но Хадаан только пожала плечами.

— Что же, не буду отвлекать вас от важных дел, — девушка встала, а вместе с ней и император. — Доброго вечера, ваше величество.

— Буду ждать вас на ужине.

— Я вас поняла, — Хадаан поклонилась и вышла из кабинета, направившись в свою комнату.

Разомлевшая от нектара, она с наслаждением и насмешкой листала отчёт своих кай-ли. Присцилла Фиона совершила попытку соблазнения императора

прошлым вечером, но была выставлена уже обосновавшейся в монарших покоях Гвинеей Мирце, действующей фавориткой. Не долго горюя, леди Присцилла, кузина казначея, направилась прямиков в покои Амадея Марка, откуда также была выставлена, но, что примечательно, не любовницей, а кавалером его высочества — Клином. Дальнейшие рассуждения были явной насмешкой, наблюдатель проанализировал отношения Клина к своему господину и пришёл к выводу, что тот играет роль нянюшки, блюдущей невинность своей юной воспитанницы. Также в отчёте было отмечено, что все дни принц проводил в городе, погружённый в работу и (изредка, что удивительно) в свою фаворитку Миранну.

Дверь неожиданно открылась, и в комнату вошёл Амадей. Глаза его прищурились, он наблюдал за Сафметом, что стоял в непозволительной близости от постели принцессы. С волос его высочества капала вода, и только это, возможно, охладило его пыл и спасло от голословных обвинений. Ему казалось, что дикарь вполне мог находиться в постели его жены, тем более, что она выглядела необычайно довольной.

— Где камеристка?

— Чистит мой наряд для завтрашнего похода в храм, ваше высочество, — не отрывая взгляд от кай, Амадей всё же отметил, что жена не собирается вставать, чтобы поприветствовать его.

— Моя дорогая супруга, наконец, решила разнообразить свой досуг чем-то, помимо общения со стражниками?

— С чего же вы взяли, что я общаюсь только со стражниками, ваше высочество? — она махнула рукой, чтобы бойхайец покинул комнату. Поклонившись, но продолжая играть в гляделки с принцем, он вышел в коридор, не забыв прикрыть за собой дверь.

— Ах да, вы также не обделяете вниманием моего брата! — в этот момент в комнату зашла Диана, и замерла, уставившись в ужасе на принца. — Выйди, — приказал он ей, и служанка тут же послушалась.

— Не распоряжайтесь моими людьми так, как вам вздумается, дорогой супруг, — она отложила бумаги и потянулась, приковывая взгляд мужчины к изящным кистям рук.

— Встань.

— И всё же…

— Встань прямо передо мной! — в этот раз Хадаан послушалась, мысленно проклиная все «правила хорошей жены», которым она клялась следовать.

— Вы не ответили мне.

— Ваши слуги — мои слуги, — девушка, совершенно не смущаясь, встала прямо перед мужем на расстоянии локтя.

— Тогда ваши — мои? — вопрос прозвучали насмешливо.

— Мои слуги — это мои слуги.

— Как-то несправедливо, не находите? — подчиняясь его рукам, она повернулась спиной и уставилась в окно.

— Не нахожу… — он медленно перекинул её волосы вперед и уставился на шею. — Что это? — его пальцы коснулись тонкого шрама, змейкой скрывающегося под платьем.

— Это шрам, мой господин.

— Откуда?

— Я воин, на моём теле не один, и даже не два шрама.

— Ты женщина, — возразил принц, принявшись спускать платье с женских плеч. — И должна беречь своё тело, чтобы радовать мужа.