Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон
Шрифт:
– Мир выглядит по-разному в глазах крестьянина и в глазах сановника.
Гозтан снова непонимающе помотала головой. Опять это странное слово – «крестьянин».
– Глаза Датамы настроены видеть только течения власти; ко всему остальному он слеп, – объяснил Ога. – Он не готов видеть в льуку ни красоты, ни пользы, а поэтому проходит мимо ваших детей с резными игрушками и ваших жилищ с резными костяными столбами, не замечая их. Когда я выгравировал на панцире черепахи карту, применив технику льуку, он узрел лишь то, что хотел. Ваше искусство интересует его не больше, чем коралловые города юрких креветок интересуют купологолового кита, преследующего гигантского кальмара.
– У
– Давай я расскажу тебе историю.
Глава 4
Сказители
Давным-давно, когда боги были молоды, а люди еще моложе, Луто и его брат Тацзу, повелители морей, поспорили о мудрости смертных.
– Смертным никогда не достичь нашей мудрости, – заявил Тацзу. – Нам с рождения даровано божественное предвидение Моэно, а смертные рождаются с пустыми головами. Им не стоит и мечтать о том, чтобы познать все, что ведомо нам.
– Но смертным даровано умение расти и развиваться, – возразил Луто. – Да, они рождаются несведущими, но благодаря этому являются идеальным вместилищем для мировых знаний. Они словно пустые страницы, где их слабые чувства понемногу выписывают истину, подобно детям, которые кактусовыми иглами выцарапывают пророчества на костях. Если смертных правильно воспитать, то они могут сравняться в мудрости с богами.
– Зря ты так веришь в силу воспитания, – парировал Тацзу. – Природа смертных уже заложена в них, когда они приходят в этот мир из-за вуали небытия, и не может быть изменена. Они словно пена морская, их понимание мира ограничено родословной и положением в обществе.
Чтобы разрешить спор, оба бога выбрали каждый по одной живой душе и принялись следить за их продвижением по миру смертных. И вот, когда эти души уже готовы были отринуть свои бренные земные оболочки и перейти Реку-по-которой-ничего-не-плавает, чтобы ступить в мир иной, боги попросили их задержаться и ответить на несколько вопросов.
– Что есть океан? – спросил Луто душу, которую он выбрал. Эта душа прожила жизнь в теле купологолового кита.
– Океан – бескрайний простор одиночества, коим повелевают громадные стремительные владыки, каждый из которых одинок, как звезда на небе, – ответил купологоловый кит. – Когда они встречаются, то говорят между собой на языке битвы. Каждый день я нырял глубоко в черноту, преследуя остроклювых кальмаров со множеством щупалец, и должен сказать вот что:
Вы, из племени морского острозубые акулы,И в волнах лазурных рыбы в разноцветной чешуе,И закованные в латы вековые черепахи,И безмолвный наутилус на бездонной глубине,Слышите, как клюв железный в шкуру жесткую вонзился?Видите, как зубы-бритвы щупальца тугие рвут?Очи пламенем сверкают у многорукого отродья,В шлеме прочном кит отважный с чудищем вступает в бой.Кольца крепкие удавкой сокрушат ли череп мощный,Или челюсти сомкнутся, подарив врагу покой?Господин Луто и господин Тацзу, я видел все, что только можно увидеть в океане. Это соленое царство бесконечной войны и коварства, где в борьбе за превосходство все смертные сходятся друг с другом в танце на грани
Боги кивнули, выслушав ответ купологолового кита.
А затем Тацзу задал тот же самый вопрос душе, которую выбрал он. Эта душа прожила жизнь в теле юркой креветки на коралловом рифе у берегов Большого острова.
– Океан – теплое дружелюбное облако живой воды, окружающее радужные террасы моего города, столицы царства ракообразных. Мы строим дома в рифовых пещерах, где стены отделаны драгоценными раковинами, костями и панцирями прежних жильцов. Днем мы гуляем в садах среди разноцветных анемонов, а ночью укладываемся в постель из мягчайших губок. Мы пируем, наслаждаясь пряными водорослями, что растут вдоль широких проспектов нашего пестрого города, и посвящаем свое время созерцанию прекрасного. Однажды меня навещал мой друг краб-отшельник, и на закате я сказала ему: «Белые чаши каури скучают по чаю из водорослей. Прохладен ночной прибой, пропусти по глоточку со мной».
Мы пили водорослевый чай и любовались танцующими медузами, что сияли и мерцали в водных эмпиреях, подобно мифическим фейерверкам, о которых рассказывают авторы фантасмагорических поэм. До самого утра мы обсуждали современную философию и изящные сочинения классических поэтов Талассы. О, что это была за чудесная ночь: впечатлений у меня осталось на всю жизнь.
– Знаком ли тебе океан, который описала юркая креветка? – спросил Луто купологолового кита.
Кит поднял свое старое немощное тело на поверхность и выпустил фонтан брызг. Солнце отразилось в нем, и перед всеми на миг предстал радужный коралловый город.
– Ничуть, – с сомнением и сожалением ответил кит. – Я плавал над бесчисленными коралловыми рифами, но даже не представлял ту красоту, что описала креветка. Теперь мне жаль, что я ни разу не задержался, чтобы посмотреть на рифы поближе.
– А тебе знаком океан, который описал купологоловый кит? – спросил Тацзу юркую креветку.
Старая креветка уже не могла грациозно плясать; морское течение крутило ее и сбивало с ног.
– Нет. Я и подумать не могла, что мир за пределами рифа столь огромен и страшен, что он полон воинствующих титанов, подобных богам первобытного хаоса. Жаль, что мне недоставало храбрости, чтобы отправиться его исследовать.
– Брат, я глубоко ошибался, но и ты тоже, – сказал Луто Тацзу. – Смертным не под силу сравниться с нами в мудрости, но не потому, что им не даровано божественное предвидение. Мир бесконечен, а жизни смертных имеют конец. Воспитание и природа бессильны перед всепожирающим временем. Взгляни, как разочаровались эти души, узнав, сколь мало им на самом деле известно. То, что конечно, никогда не откроет вселенскую истину во всем ее бесконечном многообразии.
– Напротив, брат, я был прав, да и ты тоже, – ответил Тацзу Луто. – Разве ты не видишь восхищения в глазах этих умирающих существ, разве не слышишь благоговения в их слабых голосах, когда они представляют мир, описанный другим?
– Что хорошего узнать об этом в самом конце жизни?
– Пусть каждому смертному в отдельности дано прожить лишь несколько десятков лет, но зато им доступно необъятное хранилище историй, оставленных предшественниками. Несмотря на ограниченность природы каждого из них в отдельности, человечество в целом движется к бесконечности. Природой закладываются некие стремления и вероятные наклонности, но каждой душе под силу прожить жизнь так, как ей самой хочется, проложить новый, неизведанный прежде путь, посмотреть на мир иным взглядом. Через это стремление конечного к бесконечному картины, являющиеся смертному взору, могут сложиться в полотно величайшей истины, с которой не потягаться даже нашему божественному уму.