Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон
Шрифт:
Ога указал на нее, затем на себя. И спросил:
– Вотан-ру-тааса?
Гозтан помотала головой, и он сразу опечалился.
Девушка рассмеялась. Затем указала на себя, обведя руками изгибы своего тела, и произнесла:
– Вотан-са-тааса. – Еще несколько секунд назад она и подумать не могла, что скажет это мужчине-дара.
Ога широко улыбнулся. С востока над степью пролились первые лучи солнца.
– Сестра-и-брат, – сказал он на дара.
Они продолжали общаться на смеси двух языков, пока мир вокруг постепенно выходил из тьмы.
– Почему Датама бьет тебя
– Это, пожалуй, самый сложный вопрос, – ответил Ога.
Он объяснил ей социальную иерархию Дара. Начертил в воздухе пирамиду, похожую на Большой шатер. На вершине ее находился могущественный император, сразу под ним – вельможи, генералы и чиновники, выполнявшие все его прихоти. Еще ниже располагались ученые, владеющие волшебством письменности и знаниями мудрецов, купцы, спящие на шелковых простынях и употребляющие пищу при помощи серебряных палочек, а также землевладельцы, чертящие линии на бумаге и считающие деньги. В самом низу находились крестьяне, которые не владели ничем, кроме самих себя, а иногда были лишены даже этой привилегии. Они добывали пищу в земле и воде.
– Одни рождаются властителями Дара, а другие простыми крестьянами, – заключил Ога, указывая на вершину и основание воображаемой пирамиды. – Так уж повелось.
Гозтан поняла не все – значение слишком многих слов ускользнуло от девушки, – но ее поразило, насколько это было похоже на уклад жизни в степи, по крайней мере после победы над агонами. На вершине пэкьу, под ним – таны-гаринафины, таны-тигры и таны-волки, выполняющие все его прихоти. Большинство танов были вождями малых племен, состоявших из нескольких кланов, или вождями больших кочевых племен, возникших в результате объединения территорий и некоторых древних племен. Еще ниже находились нарос-вотаны, владельцы больших стад и множества рабов, и просто нарос, у которых скота и рабов было меньше. Воины из этих сословий служили в армии пэкьу Тенрьо в качестве командиров и наездников гаринафинов. Под ними располагались кулеки, ничем не владевшие и получавшие мясо и молоко за присмотр над наросскими стадами и службу пехотинцами. А в самом низу были рабы-агоны, не владевшие даже собой, ибо их жизнями всецело распоряжались льуку.
Одни рождаются танами, а другие рабами. Таков естественный порядок вещей.
Или нет? Разве пэкьу Тенрьо не перевернул старую пирамиду, сделав правителей-агонов рабами? А теперь вот появились чужаки из Дара, желающие встать над ее народом. Кто знает, что уготовано в будущем?
– Ты изобразил на панцире черепахи свою семью? – спросила Гозтан.
– Да, – ответил Ога с болью и тоской. – Мне хотелось… сделать что-нибудь, чтобы родные знали: я ни на день не перестаю думать о них.
Он рассказал девушке о своей жизни рыбака-земледельца на берегах острова Дасу. Поведал ей о своей жене и двух взрослых сыновьях, о великой буре, во время которой родилась его маленькая дочь. О еще более суровой буре в лице вспыльчивого судьи, по прихоти которого Огу разлучили с семьей и отправили далеко от дома, так что он в конце концов оказался за Стеной Бурь.
– Властители Дара относятся к тебе не
– Море омывает как берега Укьу, так и берега Дара, – согласился Ога.
– Раньше я думала, что вы все одно стадо, одна стая.
– А я раньше думал, что вы все один косяк, один стручок.
– Какие у тебя сыновья?
Тон, которым Ога рассказывал о сыновьях, напомнил Гозтан ее отца, Дайу. У того с рождения одна нога была короче другой, а потому в воины его не приняли. Но у него был дар толкователя знамений Диасы, ясноокой Палицы-Девы и охотницы, а еще он умел безошибочно выслеживать косматых волков и диких быков по следам и помету. Следуя его указаниям, охотники всегда находили богатую добычу.
Но всякий раз, когда Гозтан ходила с отцом на охоту или отправлялась в набег, он больше времени постился и молился Диасе, чем помогал дочери выслеживать кочевых муфлонов и мшисторогих оленей. Толку от него не было.
– Почему ты не помогаешь мне? – спросила она однажды в отчаянии.
– Когда ты еще была в материнской утробе, – ответил отец, – я поклялся Диасе, что до конца дней стану отдавать ей свою часть охотничьей добычи, если она сохранит тебя здоровой и невредимой. Когда ты родилась, я двадцать раз пересчитал твои пальчики и измерил твои ручки и ножки, пока не убедился, что богиня вняла моей мольбе. Поэтому, дочка, я не ем мясо и костный мозг, которые ты приносишь с охоты, и всякий раз, когда тебе грозит опасность, напоминаю богине о ее обещании.
Тогда Гозтан не нашлась, что ответить. В том возрасте, когда ты уже не маленькая девочка, но еще не женщина, трудно понять, что такое отцовская любовь, и осознать, что все мы смертны. По крайней мере, все это сложно выразить словами. Отвернувшись от отца, чтобы тот не видел ее слез, Гозтан сделала вид, что заметила быстроногого муфлона и погналась за ним.
Наверное, отец и теперь молился за нее.
Чтобы не заплакать и на этот раз, девушка торопливо спросила:
– Кто научил тебя гравировке с помощью сока кактуса?
– Да никто не учил. Это само получилось, ну совсем как с вашим языком: у одного человека кое-что подцепил, у другого. Когда меня посылают на берег за провизией, я наблюдаю, слушаю, иногда улучаю возможность задать вопрос. Но вы не слишком откровенны и дружелюбны со мной.
– Немудрено, учитывая, что твой народ хочет обратить нас в рабство и убивает всех несогласных, – заметила Гозтан.
– Многие из нас просто хотят вернуться домой, – ответил Ога после неловкой паузы.
Она подумала о шрамах на его теле и смягчилась.
– Может, теперь, после того как ты подарил ему чудо, Датама станет лучше к тебе относиться.
Ога снова рассмеялся, раскатисто, тепло и заразительно.
– Датама только наобещал мне три короба ценностей и личную каюту. А на самом деле мне лучше держаться от него подальше и забыть об обещании. Такие, как он, не любят, когда им напоминают об оказанных услугах.
– Почему ваши правители так глупы? Разве они не видели, как дети льуку играют с резными овечьими костями, а юноши и девушки набирают воду в бурдюки с гравировкой на горлышках?