Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон

Лю Кен

– Только льуку может прийти в голову сожрать все самому, не поделившись с соплеменниками, не ходившими на охоту, – парировал Таквал.

– Э-э-э… А где вообще берут эту муфлонью губку? – Капитан Гон озвучил вопрос, волновавший всех дара.

Тооф и Радия, еще достаточно плохо владевшие языком дара, порой совершали вопиющие ошибки. Гон не был уверен, что Тооф произнес правильные слова.

Трое любителей муфлоньих губок разом повернулись к капитану.

– Вы что, звериные губки не едите? – удивилась Радия. –

Это же самое вкусное!

– Может, и едим, – раздраженно бросил капитан Гон. – Знать бы еще, что вы имеете в виду!

– Самые вкусные губки, будь то муфлоньи, оленьи или коровьи, получаются, если не извлекать губку наружу, а готовить прямо в черепушке, как в котелке, на углях, – ответил Тооф и жадно сглотнул, вспоминая свой любимый деликатес. – Потом нужно немножко ее посолить, плеснуть пару плошек кактусового сока и есть роговой ложкой.

– То есть «губкой» вы именуете… муфлоньи мозги? – Командор То аж побелела.

– Ну да! – подтвердила Радия. – Но за едой их никто мозгами не называет. Это самая питательная часть животного. Тооф совершенно напрасно считает, что губку нужно есть горячей. Надо вынуть ее и тонко нарезать острым каменным ножом. Есть лучше всего сырой, чтобы не перебить вкус приправами. Разве что в кровь можно макнуть. Губка, разумеется, должна быть очень свежей. В идеале ее надо достать, пока у муфлона сердце еще бьется.

– Какое варварство! – воскликнула командор То.

– Что в этом варварского? – не понял Таквал.

– Есть мозги муфлона, пока его сердце еще бьется… – Командора То едва не стошнило от одной лишь мысли об этом.

– Вы что, не забиваете животных на мясо? – удивилась Радия.

– Забиваем, – кривясь от отвращения, ответил капитан Гон, – но нам это не доставляет удовольствия.

– Ученые и добродетельные мужи, особенно возделыватели, даже близко не подходят к кухне, – добавил Радзутана. – Моралист Поти Маджи говорил, что истинной добродетели можно достичь, только держась подальше от тесака и разделочной доски, от кровавой скотобойни и дымящейся сковороды. Лицезрея смерть таким образом, чувствительная душа, стремящаяся к росту и развитию, оказывается запятнана.

– Выходит, ученые и добродетельные мужи должны голодать? – уточнил Таквал.

– Отнюдь! Но пища перед употреблением должна быть приготовлена слугами цивилизованным образом. Рыбу следует выпотрошить и очистить от костей, мясо нарезать на удобные для пережевывания кусочки, а птицу нельзя подавать с головой и лапами.

– Если ты, конечно, можешь себе это позволить, – пробурчала Типо То. – Большинство из нас с удовольствием ест и рыбьи головы, и куриные лапы.

– Я говорю об идеале, к которому нужно стремиться, – изрек Радзутана.

– То есть еду надо подавать так, чтобы она не была похожа на еду, – пренебрежительно заметил Таквал.

– Я такого не говорил…

– Но именно это

и вытекает из ваших рассуждений, – перебил его Таквал. В этом споре льуку и агоны объединили усилия против дара. – Звучит так, будто ваши моралисты и приверженцы школы самосовершенствования – лицемеры, закрывающие глаза на то, что живут благодаря убийству животных. По мне, куда более цивилизованно принимать пищу такой, какая она есть: чувствовать горячую кровь, погружая зубы в умирающую плоть, и благодарить слабых за их дар сильным, поглощая все питательные части тела до единой.

– В любом случае, – возразил Радзутана, – есть разница между наслаждением предсмертными судорогами жертвы и стремлением уменьшить ее боль и страдания. Единственный Истинный Мудрец Кон Фиджи говорил: «Если бы человек мог питаться только воздухом и росой, ему следовало бы так и делать». Однако мы, увы, не можем придерживаться подобного рациона, и это величайшая беда смертных. Но люди лучше зверей, коим ведом один лишь закон: зуб за зуб. По крайней мере, мы должны стремиться быть лучше них.

– А я все равно считаю, что нет хуже варварства, чем есть мясо, притворяясь, будто это и не мясо вовсе! – Таквал покраснел и едва не сорвался на крик.

– Прекратите, – грозно произнесла Тэра, которая решила наконец вмешаться.

Ей было не по душе, что безобидная беседа о еде так быстро скатилась к обвинениям в варварстве и взаимному презрению. Стало понятно, что в их дружной, на первый взгляд, команде существовали серьезные трения.

Никому не хотелось прекращать дискуссию, но временное затишье позволило спорщикам услышать тихий плач.

Все повернулись и увидели, как Торьо плачет над жарящейся рыбой.

– Что случилось? – спросила Тэра.

– По-моему, величайшее варварство – это неизбежность смерти, – ответила девочка. – Вы спорите о том, как более цивилизованно убивать и есть, но чем вы отличаетесь от этой рыбы? Ничем. И сильные, и слабые, и цивилизованные, и дикари – все в конце концов станут для кого-нибудь кормом. Зачем же тратить драгоценное время, доказывая свое превосходство над другими? Это все тщета.

– Но мудрецы ано говорят, что есть вещи поважнее жизни… – начал было Радзутана.

– Однако боги сулят смелым и достойным облачных гаринафинов… – начал было Таквал.

– С какой стати мне слушаться мудрецов ано или богов? – воскликнула Торьо. – Дыхание мудрецов давно остановилось, а боги не говорят с нами по душам. Что они знают о телах, разбросанных на воде после битвы? Что они знают о бесконечных чудесах разума, которым со смертью приходит конец? Что они знают о том, каково это – жить?

Дни становились то длиннее, то короче, солнце перемещалось от одного борта к другому, звезды сменялись на небосводе. Флотилия вошла в неведомые, зловещие воды.