Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон
Шрифт:
– Что? Хочешь сказать, нам нужно оставить их в покое?
– Нет. Но быть может, нам лучше отдалиться и впредь проявлять свою божественную сущность только в тех сферах, за которые каждый из нас отвечает. Не нужно заставлять смертных из-под палки, не стоит давать им нерешаемых задач: толку от этого все равно не будет. Пусть люди научатся взвешивать решения и самостоятельно познавать вселенную. Когда они вырастут духовно, то смогут защитить себя лучше, чем мы.
Возмущенный гул возражений:
Но Луто уже не ответил братьям и сестрам.
Богам Дара не позволено покидать свои владения. Чтобы последовать за принцессой Тэрой сквозь Стену Бурь, Луто потребовалось стать смертным. А уши смертных глухи к голосам божеств.
Звон оружия, скрежет пластинчатых доспехов и стук щитов постепенно слились в металлическую музыку моафий, бронзовых пластин, в которые били молоточками. Музыка отражалась от гор и морской глади, эхом возвращаясь к исполнителю, пока уже не становилось невозможным разделить звук и свет.
– Ступай с нашего благословения, брат. Пусть тебе повезет найти то, что ты ищешь, сам того не зная. Чтобы прозреть, мне пришлось сначала ослепнуть. Быть может, и тебе нужно пройти сквозь забвение, дабы обрести новую мудрость.
Песнь памяти превратилась в какофонию, в которой невозможно было различить ни единого внятного такта. Свет и тени путались в ее мыслях, не складываясь в фигуры или предметы. Она была безмолвным существом, ведомым ощущениями и инстинктами.
Она находилась в сумрачном месте, которое, как ей еще не было известно, называлось корабельным трюмом. Ее ноги бултыхались в чем-то мокром и холодном, что, как ей опять же еще не было известно, называлось морской водой. Она испытывала незнакомые чувства, не зная пока, что одно из них именуется голодом, а другое – жаждой. В ее голове не было ни тени воспоминаний об этих чувствах, ибо в прежней жизни она ничего подобного не ощущала.
У нее над головой открылась дверь. Свет хлынул во тьму, явив глазам углы, грани и плоскости. Раздались шаги. Она не шевелилась. Шаги стихли. Дверь закрылась. Свет погас, и вселенная опять погрузилась во тьму.
Движение. Снова свет и тени. Что-то мельтешило за границей видимости.
К ней подступили какие-то существа с длинными хвостами и красноватыми глазами, но она не почувствовала ни отвращения, ни страха, ибо еще не знала, что они зовутся крысами.
Существа глядели на нее с любопытством; затем повернулись и выронили предметы, которые держали в зубах, прямо на скамеечку, где она сидела. Она подняла эти предметы, сунула их в рот, пожевала. Они были вязкими и солеными. Она проглотила их и почувствовала, как пустота в животе заполняется.
Она попробовала опустить губы в прохладную жидкость у ног, думая, что эта мягкая, податливая субстанция поможет отлепить опухший язык от нёба. Но горькая жидкость сделала только хуже. Ей пришлось научиться слизывать капли с потолка этого темного помещения, поскольку они не обладали той пресловутой тошнотворной горечью.
Существа
Она пробовала понять окружающий мир при помощи чувств, сама не зная почему. Ей смутно вспоминались какие-то разрозненные мысли об оценке и взвешивании, об измерении той холодной ускользающей истины, что мелькала во тьме подобно чешуйчатым существам, время от времени задевавшим ее ноги.
Она изучала поверхности предметов, гладила грубые доски, пока не сдирала в кровь ладони. А потом зачарованно разглядывала раны на коже. Ощущение боли было для нее в новинку. Сперва оно даже понравилось ей, но, чем дольше не проходило, тем менее приятным становилось. Терпеть его бесконечно было невозможно, и она решила в будущем избегать боли.
Ей стало понятно, что внутрь вещей заглянуть невозможно, и она начала группировать предметы по различным признакам: текстуре и массе, теплу и холоду.
Во сне ей являлись черные и белые вороны, акулы и черепахи, голуби и рыбы, птицы, стремительно снующие в небе. Она не знала, как их зовут, и не понимала, почему они ей снятся.
Красноглазые длиннохвостые существа вернулись и принесли ей нечто большое и мягкое. Она попробовала это съесть, но вкус не понравился. Тогда она обернула это вокруг себя. Стало тепло, дрожь унялась. «Какое приятное ощущение!» – подумала она про себя. Надо же, она и не знала, что ей было холодно, пока ей не перестало быть холодно. Знание приходило с переменами.
Она впитывала в себя любые запахи и вкусы: соленый аромат моря, кислоту заплесневевшего хлеба, таинственное благоухание, что проникало в трюм неизвестно откуда. Она задумывалась о том, возможно ли понять суть предмета, не видя и не ощущая его.
Но больше всего ее потрясал слух. Звуки отличались от того, что можно было увидеть или потрогать. Они исходили не только от поверхностей. Звуки шли изнутри предметов, из-под кожи окружающего мира.
Щебет, стоны, жалобные крики. Она не знала, что это зовется музыкой или песней, но чувствовала, что тело ее движется в такт, дыхание и сердцебиение сливаются в едином ритме. Песня не была воспоминанием, но воодушевляла. Ей впервые захотелось спеть самой; она открыла рот и научилась дышать по-новому, управлять гортанью, языком и связками, имитируя услышанную музыку. Она открыла в себе голос.
Стук, удары, громкий треск. Бульканье и плеск воды. Крики. Испуганный лепет. Она пыталась вообразить источники новых звуков, но не могла.
Вода прибывала в трюм. Длиннохвостые существа падали в воду и плыли к стенам, карабкались по скользким доскам. Мир пошатнулся, накренился, и огромная волна смыла со стены всех существ, столкнула ее саму со скамьи и придавила к полу.
Она не боялась, потому что не знала, чего нужно бояться.
Вода заполняла ей рот и ноздри. Она закашлялась. Вода обжигала глотку и легкие. Она поняла, что не может дышать.