Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон
Шрифт:
Но, как только стало понятно, что Таквалу ничто не угрожает, к принцессе вновь вернулась прежняя формальная сдержанность. Она покинула его, чтобы проследить за поисками остальных выживших.
Таквал чувствовал, что Тэра винит его в гибели отправившихся вместе с ним морских пехотинцев. Он вздохнул. Не было смысла объяснять, что они остались, чтобы задержать разведчиков-льуку до тех пор, пока не взорвутся бомбы, иначе весь план рухнул бы. Доводы из разряда «что, если…» в любом споре доступны обеим сторонам, а они с принцессой слишком расходились в вопросах о необходимости самопожертвования, да и понятия о милосердии у них
Тем не менее Таквал не стал предлагать выбросить Тоофа и Радию обратно за борт. Не только потому, что Тэра наверняка бы ответила отказом. Он чувствовал, что просто не может… ненавидеть их так, как бы ему хотелось. Это было весьма непривычное ощущение.
В конце концов Радия, Тооф и Таквал оказались единственными спасенными. Трупы плавали вокруг, золотясь в лучах утреннего солнца, словно хризантемы на лугу.
Когда остальная флотилия подошла к «Прогоняющей скорбь», моряки потратили целый день на то, чтобы отыскать и поднять на борт тела пехотинцев. Всех найденных похоронили по морскому обряду со всеми почестями. Связанные Тооф и Радия сидели на палубе, молча оплакивая своего гаринафина и погибших товарищей.
Таквал уговорил Тэру поднять на борт кое-что из останков города-корабля. Почти все съестные припасы испортились в морской воде, но удалось найти несколько сундуков и мешков с полезными материалами и ценностями льуку, которые могли пригодиться в Гондэ: костями гаринафина, кубками из черепов, бурдюками, палаточными шестами, воздушными пузырями и так далее.
На ремонт «Прогоняющей скорбь» ушло несколько дней. Вместо ширмы между «Семенем одуванчика» и «Плавучим лотосом» наладили бамбуковые леса и с помощью лебедок подняли флагманский корабль из воды, чтобы заделать все пробоины. Матросы работали глубоко в днище и по всему корпусу.
Тэра стояла на юте «Семени одуванчика», когда к ней подошел взволнованный адмирал Росо:
– Ваше высочество, мы обнаружили на борту судна «зайца».
Глава 11
«Заяц»
«Пой, память, пой».
Острова россыпью драгоценных камней сверкали в винно-темном море. Их окружала мерцающая вуаль бурь – шелковая маска, прицепленная к ободу короны, чтобы скрыть лицо того, кто ее носит. В масштабах мира империя Дара была лишь крошечным уголком, не более значительным, чем любая звезда на бесконечном небосводе, чем фонтан одинокого кита на просторах океана.
Но на таких высотах течение крови застывает, а от сторонних наблюдений сердце и разум преисполняются одиночеством, и потому нам следует спуститься, приблизиться и прислушаться. Динь-динь, кап-кап: как будто весенний дождь хлещет по бамбуковым листьям.
– Брат мой, что ищешь ты в этом небывалом путешествии?
Старческий смех: жесткий, надтреснутый, мудрый, обладающий текстурой и цветом прибрежных вод у черных пляжей старого Хаана.
– Если бы я знал ответ, о моя юная сестра, последний отпрыск богов, то никуда бы не отправился. Я плыву в неизведанные края.
Два голоса: бурлящая лава и медленно сползающий ледник. Пар шипит, когда огонь встречается со льдом.
– Мы против. Нам было вверено наставлять и защищать Дара
Дикий хохот, подобный громовым раскатам волн у скал Волчьей Лапы.
– А я за! Пусть Луто обернется человеком! Зрелище, я вам скажу, то еще, но каждый волен поступать, как ему нравится. Хочется старой черепахе пойти по стопам Мапидэрэ и его глупцов и искать бессмертных за Стеной Бурь – пусть ищет. Эти острова, не говоря уже о той богоподобной фигуре, что притащили льуку, для нас двоих маловаты.
И снова прибрежные воды: сотни существ, этакий микрокосм в вечной борьбе, миниатюрный мир в динамическом равновесии, миллион пересекающихся волн, превращающихся в миллиард мыслей, произвольных и самокритичных, полных самосозерцания.
– Одни за, другие против! У нас тут не голосование. Вот что, дорогие братья и сестры, не стоит силой и уговорами подавлять нашу природу. Мне свойственно тянуться к новым знаниям, как подсолнух тянется к небесной золотой сфере. Следуя божественной воле, вложенной в меня нашими родителями, благородным Тасолуо и великодушной Дарамеа, я не отрекаюсь от своих обязанностей хранителя Дара, равно как Тэра не отреклась от своих обязанностей наследницы, отправившись через океан на поиски тех, кто причинил зло ее народу.
Завывание ветра, подобное крикам тысячи соколов-мингенов, затем – нежное журчание горячих источников, подобное блеянию тысячи новорожденных ягнят.
– Не забудешь ли ты нас, обратившись в смертного?
– Не забудешь ли ты за Стеной Бурь пейзажи и звуки Дара?
– Брат, оставишь ли ты нам на память мудрые слова?
– Брат, должны ли мы завершить за тебя неоконченные дела?
– Когда и как ты вернешься?
Вдали загремел прибой, принимая все новые обличья, приобретая новые запахи и вкусы, создавая новую жизнь. Потоп разрушал прибрежную заводь, одновременно перерождая ее, как перерождается старый диран, нырнув в подземный вулкан.
– Братья и сестры, хоть я и бог знаний, мне неведомо будущее. Не ждите от меня ответов. Однако… перед уходом я хочу поведать вам вот что: родители поручили нам охранять Дара и его народ, но мне начинают претить наши методы.
– Что ты хочешь этим сказать, о мудрейший брат?
– Были времена, когда мы прямо вмешивались в дела смертных, разжигая среди них рознь, словно великаны-ратоборцы. Были времена, когда мы наставляли смертных, являя душеспасительные чудеса и предзнаменования. Порой это шло им на пользу, порой – во вред. Но теперь я задумываюсь, верно ли мы истолковали намерения наших родителей.
– Так, ну-ка, ну-ка! И что, по-твоему, нам следует делать, старая черепаха?
– Хороший родитель чувствует нрав своего ребенка и не подавляет его, а, напротив, поощряет. Хороший опекун должен поступать со своим подопечным точно так же. Смертным свойственно непрерывно расширять сферу своих знаний и стремиться подчинить себе судьбу. Возможно, нам следует позволить им это.