Диомед, сын Тидея

Валентинов Андрей

empty-line/>

– О и, плох, плох, плох

Ты, Зевс Эгиох!

Ой-ей-ей-ей!

Ой, прислал ты к нам зря

Агамемнона-царя!

Ой-ей-ей-ей!

Ой, хил, хил, хил

Лигерон Ахилл!

Ой-ей-ей-ей!

Слишком слаб, слаб, слаб

Лигерон на баб!

Ой-ей-ей-ей!

– Посты удвоить, куретов отозвать сюда, в лагерь, спать по очереди, никакие приказы не выполнять, кроме моих!

– Да, ванакт!

Если сам себя не похвалишь, кто тебя похвалит? Как чуял я, когда приказал поставить аргивянские

шатры в самом опасном месте – по обеим сторонам устья Скамандра. Если беда, если обнаглевшие троянцы (наверняка уже знают!) ударят по лагерю, хоть пополам нас разрезать не смогут – как червя лопатой.

– Что там?

– Мирмидонцы дерутся с микенцами. Пока без крови – кулаками...

Пока... Это пока...

Тихо тут, среди наших шатров. Словно в сердце бури. Рассказывал как-то Идоменей-критянин, что у каждого урагана есть свое «сердце», где все покойно, невозмутимо. А вокруг...

А вокруг наших шатров – буря. И слева, и справа. Вопят, ругаются, спорят, свару вождей обсуждают. И добро бы на трезвую голову обсуждали! Кулаки – еще ладно...

Ох, вовремя меня Атрид воеводской власти лишил! Моя бы воля, аргивяне с куретами давно бы порядок в лагере навели. А так, что мне осталось? На острове среди бури сидеть, посты удваивать... Вовремя! Иной вопрос, для кого – вовремя? Небось в Трое, на Пергаме-акрополе, уже жертвы приносят мудрости Агамемноновой! А ведь это только вечер, что наутро будет? Вот спустится с небес розоперстая Эос...

Дураки под предводительством дурака в Кроновом Котле!

Только спустилась с небес розоперстая Эос...

– Ванакт! Ванакт! В лагере...

– Тревога! Строиться!

За пологом шатра – непрошеный туман. Серый, мерзкий, липкий. За пологом шатра – встревоженные гетайры. А чуть дальше, за туманом...

– Навоевались!

– По кораблям!

– Отплываем!

– Гори она, эта Троя!..

Не видать – зато слыхать. И очень хорошо слыхать!

– Предали, предали!

– Окружают!

– По кораблям!

– Троянские колесницы в лагере! Слоны!..

И – топот, будто и вправду слоны из Ливии прямиком к нам пожаловали. Все ясно...

Только спустилась с небес розоперстая Эос, Паника-дочка взлетела со криком зловестным...

Медный аргивянский клин рвался к площади собраний, к Агамемнонову шатру. Если смута, мятеж, если гуляет среди войска Паника-многоголосая, вождей режут первыми. А каким бы ни был Агамемнон-дурак, его смерть – конец. Всем нам.

Пока Танат только примеривался. Не резались. Просто бежали – без оружия и с оружием, с узлами награбленного и так. Одетыми. Голыми. Трещали подпорки дельфинов-кораблей, скрипели днища по мокрому песку.

– Домой! Навоевались! Домо-о-о-о-о-о-о-о-ой!

Не выдержал я, кивнул Мантосу-гетайру. Одного крикуна, самого голосистого (куда там Талфибию-глашатаю!), схватили, встряхнули как следует.

– И куда бежишь, человече?

Моргнул крикун удивленно, сглотнул, глаза вылупил:

– Так что... Так что по воле ванакта Агамемнона! Ванакт Агамемнон приказал, сам слышал. Домой

всем, стало быть!..

Не поверил. Потом еще раз огляделся, подумал...

Поверил.

На площади собраний – толпа. То ли дерутся, то ли просто руками машут, сразу и не разберешь.

– ...Стойте, ахеяне! Неужели вы покинете этот берег, оставив вероломных троянцев злорадствовать над вами?! Я уже вижу, как они бахвалятся...

Ага, нашелся кто-то разумный! А голос-то знакомый!

– ...своими подвигами, называя вас не иначе, как трусливыми ахейскими собаками!..

Любимчик!

– ...Если сегодня мы откажемся продолжать битву – завтра троянцы сами явятся к нам! Кто сможет тогда поручиться за ваших жен, за ваше имущество?..

Странное дело – его слушали. Слушали, переглядывались. Просыпались...

Я облегченно вздохнул. Сотню-другую остановит, все польза. Но где Агамемнон, Гадес его побери?

Вождь вождей богоравный Агамемнон Атрид уныло бродил возле собственного шатра. И столь же унылым был лик Медузы на его щите. Бить я его все-таки не стал. Поглядел только – со значением.

– Да кто же его знал? – дернулся длинный нос. – Я же проверить их хотел, дух укрепить. Сказал, мол, хотите домой – плывите...

Ой, дурак!

– Я... Я Менелая послал с его спартанцами на берег, чтобы всех того... обратно. Ты бы помог...

Махнул я рукой. Что с этаким разговаривать?

Пару кораблей пришлось разворачивать чуть ли не у горизонта. Спасибо Идоменею – не сплоховал, вовремя дозорные кимбы наперерез послал. Да и спартанцы Менелая оказались молодцами – выставили древки копий, между шатров рванули. Суровые они ребята, похлебку из бычьей крови едят! У многих крикунов потом афедроны чесались.

А еще повезло нам – до одури, до невозможности. Не ударили троянцы, не успели. Видать, заспались в своей Крепкостенной!

Повезло – но не слишком. Очумелое стадо на бой не выгонишь – разбегутся. А пока стадо снова войском станет!..

– Я вот что сделаю, Тидид. Когда троянцы из ворот выйдут, на колеснице подскочу и крикну, что все они – не мужчины. А если мужчины – пусть сперва поединщика выставят. Париса! А пока мы с ним драться будем, ты войско привести в порядок успеешь.

– Молодец, Менелай! Только... У тебя же кровь...

– Гнилая? А что мне терять, Диомед? Считай, что я уже мертвый.

– Убьешь Париса?

– Убью!..

Уже пели трубы, уже отворялись Скейские ворота, уже запоздавшая Кера прочищала горло...

– Э-э, Диомед-родич! С нами иди, Диомед-родич...

Странным было лицо Мантоса-гетайра. Непонятным. Очень куретским каким-то.

...Дядюшка Терсит лежал прямо на земле. Пластом лежал. Кулем – окровавленным, изуродованным кулем. Лежал, ртом разбитым хлюпал. Молча стояли вокруг куреты. И калидонцы стояли – так же молча. И недоброй была эта тишина.

– Избили твоего родича, брат Тидид, – наконец вздохнул мрачный, как ночь, Фоас. – Дядю избили. Этолийца избили! Не за дело избили, не за дело изуродовали, не в честной драке! Понимаешь?