Диомед, сын Тидея
Шрифт:
Он кивнул, помолчал какой-то миг. Острые глаза блеснули вызовом:
– Жена, сын дороже всего мира. Если убьешь Олимпийцев – начнется Титаномахия!
Слов было ровно десять. Но хватило и одного.
«Титаномахия! Новая Титаномахия! Мы... Наш Номос... Мы все как тельхины с гелиадами... ЭТИ, на Олимпе, не ведают, что творят! Нельзя! Надо что-то...»
"Перед смертью Эвмел Адрастид велел передать: «...Они – часть Номоса, убивать нельзя...»
Не они! ОНИ – часть Номоса! Бестолковый у тебя ученик, дядя Эвмел! Как все просто! Просто – когда знаешь...
– Я тебя. понял, Лаэртид. Мы, полубоги, становимся богами – быстро,
...Это уже случилось, когда Зевс восстал на Крона Всесильного, и погиб Номос Золотого Века. И это не случилось – совсем недавно, на Флеграх, где дядя Геракл помог остановить гигантов. А кто остановит нас, воинов Армагеддона?
Рыжий вновь кивнул, почесал нос, поморщился.
– Все-таки ты герой, Тидид! Тебе бы троянские стены лбом крушить!..
Вздохнул я, руками развел. Ну, герой. Ну, крушить...
ЭПОД
– ...Помер, – вздыхает седатый кентавр. – Помер Хирон. И Фол помер. И Несс помер. И все померли...
– А я говорю – Хирон, – не отстает козопас. – Хирон его, Лигерона, воспитывает. Геракла воспитывал – а теперь его, Лигерона. Потому что Лигерон – это Геракл сегодня! То есть, э-э-э, завтра!..
Даже во сне я не выдержал – улыбнулся. Редко так бывает, чтобы снилось все одно к одному, как и было. Хороший сон, словно бы и не про меня. Да и про меня ли? Это сон про счастливого самоуверенного (ой-ей-ей!) молодого парня, у которого одна беда – кентавров не встречал. А вот сейчас – встретил!
...Амикла тогда была еще жива. Еще несколько дней...
– ...Помер Хирон, – вздыхает кентавр. – Пусто на Пелионе... Помер!
Вздыхает – даже хвост его гнедой подрагивает.. Но козопаса не пронять.
– Не помер, говорю! Он это... прячется. По воле богов. Вот боги к нему Лигерона и привели, чтоб не хужей Геракла воспитал. Потому что мамаша ево... евойная сжечь его,
Лигерона нашего, хотела! На жертвеннике! Насилу папаша отбил!
– Ик! – охотно подтвердил второй. – Отбил! Только (ик!) не сжечь хотела, а богом сделать...
Я знал, что сплю. Знал, что спать еще долго, что этим утром можно не спешить, спокойно строить ряды и даже позавтракать не на бегу. Троянцам не до нас. Рес убит, его коняги (неплохие, хоть и волшебные!) жуют сено прямо посреди площади для собраний, дабы все узрели, все убедились.
...Ох и хвалили нас с Любимчиком эти храбрецы!
– ...Помер Хирон! – вновь сообщил седатый. – Помер...
– А я говорю... – начал было первый козопас, но раздумал. – Ну и ладно! Значит, кто другой воспитывает. Потому как Лигерон должен к самой войне поспеть. Он полгода назад родился, а ему у же вроде как пять лет. А через полгода – десять будет. А еще через полгода... Это потому, что он Фетиды сын. А Фетида – богиня, из первых богиня! Она эта... титанида! Папаша – Пелей, человек, значит, а мамаша – строго богиня! Так что теперь он уже почти что бог! А может, и вообще – бог!
Смешно! Этот пьяница-козопас угадал. Вот уж верно, что с пьяными боги откровенны!
...Амикла тогда была еще жива. А если бы мне предложили, как и Любимчику, служить ИМ – за ее жизнь? А я еще ругал Одиссея!
– ...Эй, ты! Тебе говорят!
Думал – меня. Оказалось – нет, другого. Того, что нос в доски уткнул.
– Выпить
– О-о-о-ох!
Долго-долго голову поднимал, долго-долго лиру из сумы, что под столом стояла, вытаскивал...
– Про баб! Про баб! Как Зевс баб из свиней сотворил!
– О-о-о-о-ох-х!
– Про баб! – уже втроем, с кентавром вместе. – Про ба-а-а-аб!
– Тре-е-ень...
И вдруг что-то изменилось. Поначалу показалось – струна лопнула (да как ей не лопнуть-то было?). Или все струны сразу. Или крыша на нас свалилась.
Нет, не крыша! Тишина! Замерла толпа, застыла, словно кто-то всем пьяные их глотки запечатал.
А пьяница-аэд уже не сидит – стоит, и лира в руках, и пальцы не трясутся...
– К вам я пришел, о друзья, с достославной войны,Что затеял дурак-рогоносец.Да его братец свихнувшийся, хлыщ, для которого коньСамых славных героев дороже.С дюжину было еще там таких, как они, горлопанов...Что такое? Ведь не о том была песня. Ведь он тогда пел...
– Грабили мы каждый день беззащитные Азии села! Вдоволь там было жратвы, для разгула всего нам хватало. Лучшие Лемноса вина и женщин, прекрасных, как Эос, Нам корабли доставляли. Вот только иной раз Стычки случались – тут нам не везло. Так попался и я с перепою – враг меня глаза лишил.И тут я увидел, что нет никакой харчевни, и кентавра нет, и пьяных мудрецов-козопасов. Одни мы с аэдом. Таким знакомым аэдом...
Поглядел на меня Лже-Эриний, подмигнул.
– Значит, снимся, дядя? – вздохнул я. – А песню я где-то уже слышал!
– Снюсь, – согласился тот, кто любил, когда ЕГО называли Пустышкой. – Ты у нас стал таким страшным, племянник, – прямо жуть! А песня... Ее сочинят не скоро, но кто знает, может, ее уже пели когда-то? Все идет по кругу в этом лучшем из миров! Впрочем, ежели не нравится, могу иным потешить. Как раз про тебя!
Опять подмигнул...
– Кто бы он ни был, могучий, погибели много нанес он Ратям троянским; и многим, и сильным сломал он колена! Разве не есть ли он бог, на троянский народ раздраженный [65] ?
– Угу, – кивнул я. – Как есть раздраженный. Только на троянцев – во вторую очередь. Что ты там насчет коленей пел, Психопомп? Не чешутся?
– Я не захватил пальмовую ветвь, – озабоченно молвил ОН. – Кленовую тоже, даже дубовой нет [66] . Так что представь, будто я весь в ветвях, как дуб Додонский Ну что, Тидид, – мир?
65
Стихи из романа Лайоша Мештерхази «Загадка Прометея». «Илиада», песнь пятая.
66
Пальмовая ветвь – символ величия, кленовая – мира дубовая – славы.