Дипломатия
Шрифт:
27 февраля 1968 года телевизионный комментатор Уолтер Кронкайт, достигший тогда вершины своего влияния, направил ударную волну на Белый дом, предсказывая неудачу:
«Теперь представляется более очевидным, чем когда бы то ни было, что кровавый опыт Вьетнама, должно быть, окончится тупиковой ситуацией. Лето почти наверняка будет застойным, и это завершится либо настоящими переговорами со взаимными уступками сторон, либо ужасающей эскалацией; но по каждому средству, при помощи которого мы должны будем производить эскалацию, враг в состоянии сравняться с нами...» [931]
931
Сообщение из Вьетнама Уолтера Кронкайта. Специальный выпуск новостей Си-Би-Эс 27 февраля 1968 г. //Обердорфер. Тэт!С. 251.
Последнее
«Уолл стрит джорнэл», до того момента поддерживавший администрацию, также решил спешно покинуть корабль, задавая риторический вопрос, не превратил ли ход событий «наши первоначальные, вполне понятные и разумные цели в кашу?.. Если практически ничего не остается ни от нации, ни от правительства, то что же тогда следует спасать?» «Джорнэл» полагал: «Американский народ должен подготовить себя к тому, чтобы признать, если он этого еще не сделал, что существует перспектива обреченности вьетнамского дела в целом» [932] . 10 марта «Эн-би-си» провела специальную программу по Вьетнаму, где быстро стал звучать всеобщий рефрен: «Отставляя в сторону все прочие аргументы, надо признать, что настало время, когда мы должны решать, не является ли пустым занятием разрушение Вьетнама ради его спасения» [933] . К этому хору 15 марта присоединился журнал «Тайм»: «1968 год довел до нашего сведения тот факт, что победа во Вьетнаме, или даже благоприятное для нас урегулирование, может оказаться просто не под силу величайшей державе мира» [934] .
932
The Logic of the Battlefield (Логика поля боя) // Wall Street Journal, от 23 февраля 1968 г. С. 14
933
Воскресное сообщение Фрэнка Мэджи. Эн-Би-Эс, 10 марта 1968 г. // Обердорфер. Тэт! С. 273
934
The War (Война). // Time. T. 91. № 11 (15 марта 1968 г.). С. 14
В драку ввязались ведущие сенаторы. Мэнсфилд заявил: «Мы находимся не там, где надо, и ведем войну не ту, какую надо» [935] . Фулбрайт поставил вопрос о «полномочиях администрации на расширение войны без согласия Конгресса и в отсутствие дебатов в Конгрессе при рассмотрении этого вопроса» [936] .
Под влиянием подобных атак Джонсон сдался. 31 марта 1968 года он объявил об одностороннем частичном прекращении бомбардировок территории к северу от двадцатой параллели, за которым последует полное прекращение бомбардировок, как только начнутся переговоры по существу. Он указал, что существенных подкреплений во Вьетнам больше посылаться не будет, и вновь повторил столь частое заверение, что «наша цель в Южном Вьетнаме никогда не заключалась в полном уничтожении врага» [937] . Через шесть недель после того, как Ханой нарушил официальное перемирие и произвел опустошительное нападение на американские установки и учреждения и уничтожил тысячи гражданских лиц в одном только Гуэ, Джонсон пригласил ханойских лидеров принять участие в экономическом развитии Юго-Восточной Азии, делая тем самым прозрачный намек на перспективы оказания экономической помощи. Он также объявил, что на предстоящих выборах выдвигать свою кандидатуру не будет президент, направивший 500 тыс. военнослужащих во Вьетнам, возложил их вывод на своего преемника.
935
Заявление Мэнсфилда сенату 7 марта 1968 г. // Протоколы заседаний Конгресса. V. 114. Р. 5. Washington, D.C.: U.S.Government Printing Office, 1968. P. 5659
936
Заявление Фулбрайта в сенате 7 марта 1968 г. Там же. С. 5645
937
Телевизионное
Это было одно из наиболее судьбоносных президентских решений за весь послевоенный период. Если бы Джонсон не сделал столь драматического заявления, он вполне мог бы участвовать в выборах, делая ставкой Вьетнам, и тем или иным способом обеспечить себе мандат народа. А если здоровье не позволяло ему оставаться на посту второй срок, то Джонсону следовало давить на Ханой как можно сильнее в течение оставшегося срока, с тем чтобы оставить своему преемнику наилучшие возможности выбора, какие бы решения ни были согласованы после выборов между ним и Конгрессом. Поскольку после Тэта Ханой был явно слаб, политика давления, проводимая в 1968 году, безусловно, обеспечила бы гораздо лучший фон для переговоров, чем тот, что реально проявился в итоге.
Одновременно проводя деэскалацию, снимая свою кандидатуру и предлагая переговоры, Джонсон свел воедино все отрицательные факторы. Его потенциальные преемники соперничали друг с другом, обещая мир, однако без указания срока. Так были созданы предпосылки для общественного разочарования в момент фактического начала переговоров. По существу, Ханой приобрел приостановление бомбардировок в обмен на беседы процедурного характера и получил возможность восстановить свою инфраструктуру на Юге, хотя и с северовьетнамским персоналом. У него не было стимула договариваться с Джонсоном, зато наличествовали все на свете искушения повторить испытания силы с его преемником.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Вьетнам: окончательный уход; Никсон
На долю администрации Никсона пришлось выводить Америку из первой на ее счету неудачной войны и освобождать от первых в истории внешнеполитических обязательств, при осуществлении которых американские моральные убеждения вступили в противоречие с ее возможностями. Немногие внешнеполитические задачи оказались столь заковыристыми; ни одной стране не удавалось совершить подобный переход, не претерпев душевных страданий.
Хотя уход Франции из Алжира неоднократно предлагался Америке в качестве примера для подражания, де Голлю на деле потребовалось несколько больше, чем четыре года, понадобившиеся Никсону для прекращения американской вовлеченности в Индокитае. Организуя уход Франции из Алжира, де Голль вынужден был взвалить себе на плечи бремя оставления на произвол судьбы миллиона французских поселенцев, причем семьи многих из них жили там уже не одно поколение. Выводя американские войска из Вьетнама, Никсон обязан был свести к нулю обязательство, которое четыре американских президента на протяжении двух десятилетий объявляли жизненно важным для безопасности всех свободных народов.
Никсон принял на себя столь душераздирающую обязанность при наличии самого значительного внутреннего раскола в стране со времен гражданской войны. Даже теперь, обращаясь к событиям двадцатипятилетней давности, испытываешь шок, вспоминая, как в Америке разом рухнул общенациональный консенсус по Вьетнаму. В 1965 году Америка посвятила себя, при наличии всеобщего на то одобрения, делу победы в партизанской войне, воспринимавшейся тогда как глобальный коммунистический заговор, и строительства институтов свободного мира в Юго-Восточной Азии; двумя годами позже, в 1967 году, эта же самая деятельность стала восприниматься не только как ошибочная и обреченная на проигрыш, но и как плод вздорной политики помешанных на войне политиканов. В какой-то момент интеллектуальное сообщество праздновало приход молодого, прогрессивного президента; почти сразу же оно осуждало его преемника, обвиняя в зверствах, систематической лжи и воинственности, невзирая на то, что стратегия нового президента, или, по крайней мере, его стратегов, была в основном той же самой, что и у его оплакиваемого предшественника. В 1968 году, к концу своего президентского срока, Джонсон не мог более появляться на публике, разве что на военных базах и в прочих подобных местах, где приверженцы методов буйного протеста могли быть отстранены физически. Несмотря на то, что Джонсон был законно выдвинутым и избранным президентом, он даже не счел для себя возможным появиться в 1968 году на съезде собственной партии.
После паузы, длившейся всего несколько месяцев, возобновилась яростная оппозиция войне, которая даже усилилась при преемнике Джонсона Ричарде Никсоне. Внутриполитические споры становились особенно горькими и трудноразрешимыми еще и потому, что обнародованные разногласия были лишь ширмой глубинных философских противоречий. Никсон готов был вести переговоры о почетном уходе, и этот уход мог заключать в себе все, только не передачу северовьетнамским коммунистам миллионов людей, которым его предшественники внушали веру в Америку. Он воспринимал понятия доверия и чести всерьез, поскольку они предопределяли способность Америки формировать мирный международный порядок.