Директива Джэнсона
Шрифт:
Джэнсон слушал ее с нарастающим раздражением, переходящим в злость.
– Ты не должна была идти одна, – наконец сказал он, с трудом сдерживаясь. – Такая встреча – ты должна понимать, насколько это рискованно. Джесси, ты не имеешь права разыгрывать из себя свободного охотника. Это непростительное безрассудство, черт побери…
Он остановился, пытаясь отдышаться.
Джесси приложила ладонь к уху.
– Кажется, я слышу эхо?
Джэнсон вздохнул.
– Возражение принято.
– Ладно, – помолчав, сказала она, – что такое «Меса Гранде»?
– «Меса Гранде», – повторил Джэнсон, и у него перед глазами возникли образы, нисколько не потускневшие от времени.
«Меса
Джэнсон глубоко вздохнул.
– «Меса Гранде» – это место, где один очень плохой человек встретил свой конец.
Плохой конец. На лице Демареста был вызов – нет, даже больше: гневное негодование, исчезнувшее только тогда, когда прогремел залп и белый круг окрасился его кровью.
Джэнсон попросил разрешения присутствовать при казни, по причинам, оставшимся неясными ему самому, и его просьба была с неохотой удовлетворена. До сегодняшнего дня Джэнсон никак не мог определить, правильное ли решение он принял. Впрочем, теперь это не имело никакого значения: «Меса Гранде» тоже являлась частью того, кем он был. Частью того, кем он стал.
Для него это было мгновение расплаты. Торжества правосудия над несправедливостью. Похоже, для других это означало нечто совершенно иное.
«Меса Гранде».
Неужели преданные сторонники чудовища спустя столько лет объединились и решили отомстить за смерть своего кумира? Подобное предположение казалось абсурдным. Увы, это не означало, что от него можно отмахнуться. «Дьяволы» Демареста: быть может, эти ветераны были в числе наемников, набранных врагами Петера Новака. Кому лучше всего бороться с одним учеником Демареста, как не другому его ученику?
Безумие!
Джэнсон понимал, что Джесси хочет услышать от него больше, но не мог заставить себя говорить. Он ограничился лишь словами:
– Завтра нам рано вставать. Так что давай-ка хорошенько выспимся.
Она положила ему руку на плечо, но он ее сбросил.
Ворочаясь в кровати, Джэнсон чувствовал себя окруженным призрачными тенями, которые никак не желали угомониться, сколько он ни старался.
Живой, Демарест отобрал у него большую часть прошлого; мертвый, не лишит ли он его будущего?
Глава двадцать четвертая
Это происходило тридцать лет назад, и это происходило сейчас. Это происходило в далеких джунглях, и это происходило здесь.
Как всегда, постоянные звуки: раскаты минометных взрывов, более отдаленные и глухие, чем обычно, ибо тропа увела его на много миль от мест боевых действий. Непосредственное окружение создавалось надоедливым жужжанием москитов и других жалящих насекомых, заглушающим грохот тяжелой артиллерии. Дешевых шуток было не меньше, чем ловушек, приготовленных вьетконговцами: заостренных бамбуковых шестов, спрятанных в ямах, ожидающих неверного
Джэнсон еще раз сверился с компасом, убеждаясь, что тропа ведет в нужном направлении. Тройной ярус зелени джунглей заслонял свет, и у земли царил вечный полумрак даже в самый солнечный день. Шесть человек отряда Джэнсона шли, разбившись на три пары, держась друг от друга на некотором расстоянии, так как сбиваться в кучу на территории, занятой противником, очень опасно. Только сам Джэнсон шел без напарника.
– Магуир, – тихо сказал он в рацию.
Ответа Джэнсон не получил. Вместо этого он услышал очереди автоматических винтовок, потонувшие в частом треске карабинов Восточного блока.
Потом послышались крики людей – его людей – и лающие команды неприятельского дозора. Джэнсон потянулся к своей винтовке «М-16» и получил удар по затылку. После этого он уже больше ничего не чувствовал.
Джэнсон лежал на дне глубокого черного озера, медленно скользя сквозь ил словно карп, и он мог бы оставаться там вечно, купаясь в мутном мраке, но что-то потянуло его к поверхности, из уютного, беззвучного подводного мира, и свет ударил ему в глаза, даже обжег кожу. Он бился, пытаясь остаться внизу, но его неудержимо тащило вверх. Выталкивающая сила воды увлекала его, словно крючок, – и вот, открыв глаза, Джэнсон увидел над собой другую пару глаз, похожую на два черных дула. И он понял, что мир воды уступил место миру боли.
Джэнсон попытался сесть, но не смог – он решил, что настолько ослаб. Он предпринял еще одну попытку и обнаружил, что крепко привязан к носилкам, грубому полотну, натянутому между двумя жердями. С него сняли брюки и куртку. У него кружилась голова, перед глазами все плыло; Джэнсон узнал симптомы сотрясения мозга, но сделать он ничего не мог.
Быстрый обмен фразами по-вьетнамски. Глаза принадлежали офицеру – вьетконговцу или из армии Северного Вьетнама. Офицер видел перед собой пленного американского солдата, и в этом не было сомнений. Откуда-то донеслось завывание коротковолновой радиостанции, похожее на звучание расстроенной скрипки: звук нарастал и затихал, и наконец Джэнсон понял, что это сознание покидает его и возвращается снова. Солдат в черной пижаме принес жидкой рисовой каши и запихнул ложку в его пересохший рот. Как это ни странно, Джэнсон ощутил что-то похожее на благодарность; в то же время он понял, что для своих врагов он представляет большую ценность, является потенциальным источником информации. Их задача состоит в том, чтобы вытянуть из него эту информацию; его же задача – не выдать ее, при этом оставшись в живых. К тому же, как было известно Джэнсону, дилетанты, ведущие допрос, порой невольно выдают больше информации, чем получают. Он строго наказал себе сосредоточить все внимание… когда оно к нему вернется. Если, конечно, оно вообще когда-нибудь вернется.
Комок риса застрял у Джэнсона в горле, и он понял, что это жук, случайно попавший в кашу. На лице кормившего его вьетнамца мелькнула усмешка – вьетнамец был недоволен тем, что вынужден кормить янки, и это недовольство лишь отчасти смягчалось сознанием того, чем он его кормит. Но Джэнсону было все равно.
– Xin loi, – резко как хлопок бича произнес солдат.
Одно из немногих вьетнамских выражений, которые знал Джэнсон: «Сожалею».
Xin loi. Сожалею: война внутри ореховой скорлупы. Сожалею, что мы уничтожили деревню, пытаясь ее спасти. Сожалею, что мы сожгли напалмом твоих родных. Сожалею, что мы пытали пленных. Сожалею – расхожее слово на любой случай жизни. Слово, за которым не стоит никаких чувств. Мир стал бы гораздо лучше, если бы это слово произносили искренне.