Дисциплина и Портянки
Шрифт:
— Они завыли. Завыли, как звери, что познали имя своего охотника. Один уполз, другой попытался вцепиться в мою плоть — но я продолжал:
«Грех не в падении. Грех — в забвении пути.»
Юноша выпрямился.
— И тогда они исчезли. Один за другим. Я изгнал их словом.
Тишина.
Учитель медленно поднялся. Тень от его фигуры заплясала по каменным стенам, как крылья древней твари.
— Значит… ты начал слышать, — произнёс он.
— Я вижу, — ответил
И пламя затрепетало, будто само склонилось перед новым владыкой тьмы.
Учитель заговорил. Его дыхание было тихим, но слова разрезали воздух, как нож скальпелем:
— Ты научился видеть их. Это — первый шаг.
Теперь же…
…научись слышать.
Юноша нахмурился, нахлынувший жар медленно сменялся холодом, ползущим по позвоночнику.
— Слышать… их?..
— Да, — голос Учителя стал шепотом, но от него звенело в ушах. — Ибо они знают тебя. Они чувствуют тебя.
Ты — Избранный Сын Тьмы.
Юноша отшатнулся, нахмурился, сжал кулаки.
— Но… Учитель, — голос его дрогнул, — разве они не пытались пожрать мою душу? Разве они не враги?.. Я чувствовал… как они хотели стереть моё «я», сделать меня пустотой…
Учитель усмехнулся. Беззвучно. Лишь угол губ дрогнул в тени.
— Не бойся зла, юный воин Тьмы, — произнёс он. — Ибо ты — и есть зло.
Юноша остолбенел.
— Ты не свет, сражающийся с тенью.
Ты — сама тень, что сражается с хаосом.
Ты — клинок, выкованный не во имя добра, а во имя порядка, который требует крови.
Ты не изгнал демонов — ты их повелел отступить.
Он шагнул назад, позволяя словам осесть в сознании ученика, как пепел после пожара.
— В следующий раз… не гони их.
Слушай.
Ибо через их вой, скрежет и безумие ты услышишь Истину.
А Истина — это то, что сделает тебя завершённым.
Пламя погасло. Наступила полная темнота.
Где-то в глубине пещеры кто-то… хихикнул. Или заплакал. Или оба.
Юноша остался сидеть, глядя в пустоту. А в глубине его глаз впервые — пульсировала Тьма. Не внешняя. Его.
* * *
Пещера теперь была их залом. Каменные стены стали их учителями. Отзвук стали — их песней.
Юноша и Учитель стояли друг напротив друга. На них не было ни брони, ни защитных амулетов. Лишь аура — плоть, стиснутая волей.
Мечи были настоящие. Боевые. С лезвием, способным прорезать кость, и с тяжестью, способной сокрушить рёбра. Искры летели при каждом столкновении, но никто не отступал.
Хлёсткий выпад — и ответ. Поворот запястья — и сталь поёт. Ни звука кроме дыхания, камня и металла. Ни слов. Только бой.
Спустя десять кругов учитель резко отступил, и, затаив дыхание, произнёс:
—
О Силе Рода,
о Чести Клана,
о Величии , что было потеряно…
и о том, что только ты, юный воин, способен вернуть нам имя.
Юноша ничего не ответил. Он лишь медленно кивнул, не прерывая стойки. Его глаза были полны покоя. Его рука — готова.
И вдруг — вспышка. Рывок. Удар.
Парирование.
Меч Учителя вылетел из рук и со звоном отскочил в сторону, уткнувшись в камень.
Тишина.
Юноша не сделал ни шага вперёд. Он остался стоять, опустив лезвие вниз, с тем же спокойствием, что и в начале.
Учитель смотрел на него долго. Затем — тихо, как признание:
— Теперь я уже не могу обучать тебя как сражаться.
Ты перерос меня в этом.
Он подошёл и положил руку на плечо юноши. Тот всё ещё молчал, словно знал, что должно быть сказано.
— Осталось лишь одно, — сказал Учитель. — Тёмная Закалка.
Юноша посмотрел ему в глаза. Говорить было не нужно. Но он всё же произнёс:
— Да, Учитель.
Я постараюсь.
* * *
Они собрались в бездне — глубоко под землёй, там, где воздух не принадлежал живым.
Посреди каменного зала, окружённого чёрными колоннами и стонами времени, находилось озеро — не вода, а вязкая жижеподобная тьма, зловонная и холодная. Она шевелилась, словно дышала.
Вокруг стояли толпы в чёрных мантиях. Их лица были скрыты капюшонами, их руки сложены в символы древнего знания. Их дыхание не звучало, но ожидание висело в воздухе, как предгрозовое напряжение.
Юноша стоял один. Он был облачён в белую мантию, как лампа среди тьмы, как жертва, идущая в пасть чудовища. Но на его лице не было страха. Он смотрел прямо в глубину озера.
Тьма шептала ему.
Он сделал шаг вперёд. И ещё один. И ещё.
Жидкость охватила его ноги, затем колени. Казалось, она сопротивляется, хочет втянуть, поглотить, переварить. Но он продолжал идти, не дрогнув.
И тогда учитель заговорил. Его голос раскатился по залу, словно древний колокол, пробуждающий ужасы забытого мира:
— Да будут его враги растоптаны!
Да падут их города в пламени пожарищ!
Да сгинет их урожай, и да истлеют их запасы!
Да обрушатся беды на головы тех, кто встанет у него на пути!
Да будет крепка его рука и да не дрогнет его воля!