Дитя Плазмы
Шрифт:
– Как твой рентгеномер?
– Вроде молчит, – Гуль полез в карман за прибором.
– Сдох твой аппаратик. – Капитан коротко хохотнул. – И мы сдохнем. Здесь до черта радиации, я это чувствую.
– Что ты болтаешь? Володь! – Гуль тяжело поднялся. – Подожди, что-то не соображу… Значит, сначала была улитка в полнеба, то есть – каракатица, сейчас эти камни… Где мы, Володь?!
Шагнув к осыпающейся наискосок стене, он склонился.
– А это? Здесь все из какой-то резины. Или это глина?
– Ты просто еще не очухался. Придешь в себя, поймешь.
Гуль на миг зажмурился. Что он должен понять?… Сделав несколько неуверенных
– Володь… – Он начал припоминать, и в голове вновь загремел барабанами сумасшедший оркестр, джаз-банд, набранный из роккеров-жестянщиков. Наигрываемая музыка вбивала в мозг гвозди, сердце переполнялось жутью. Радиация, свет тускнеющего фонаря, клейкое под ногами… Неужели эта гадина все-таки их настигла? Шахту завалило, а от бешеной радиации что-то приключилось с окружающим. Эта каучуковая упругость, земля, осыпающаяся под углом. Бред!.. Опираясь о стену, Гуль неуверенно шагнул… И уж само собой, никто не бросится вызволять двух исчезнувших неведомо куда военнослужащих. После сегодняшней-то пальбы!.. Спишут на кишечные заболевания, а в гроб насуют килограммов на семьдесят кирпичей. Это у них не впервой. Практика отработанная. Каждый год одних часовых сколько пропадает, сорок градусов, пурга и белый оголодавший мишка, с готовностью гардеробщика вытряхивающий из полушубка. Так и находят потом: полушубок, автомат, да валенки.
Гуль вернулся и решительно подобрал фонарь. Чушь! Он не собирается пропадать здесь! Слишком роскошно – семьдесят килограммов кирпичей!.. Ни одного кирпича вам, мерзавцы!..
Внимательно оглядывая стены, он неторопливо двинулся по гранитному коридору. Гуль более не доверял ни зрению, ни слуху. Впрочем, и рукам тоже. А если так, стоило ли вообще заниматься исследованиями? Наверное, нет, но он все же продолжал двигаться вперед. Обернувшись, посветил назад, но слабеющий раструб света не дотянулся до капитана, завяз где-то на полпути. Может быть, что-то с воздухом?…
В животе у Гуля неприятно ухнуло. Ему показалось, что он падает. Но никакого падения на деле не наблюдалось. Он стоял, где стоял, и те же каменные своды окружали его со всех сторон. И все-таки он падал…
Интересно, каким органом человек ощущает высоту, определяет, опускается лифт или напротив поднимается?… Увы, хлипкий накал шестивольтовой лампы – единственное, что у него оставалось для проверки странных ощущений. Гуль напряженно всматривался. Пот застилал глаза, но он этого не замечал. Если пластмассовую линейку держать над огнем, она медленно изогнется. То же самое происходило с коридором. Он оплавлялся, перегибаясь и кривясь. Площадка, на которой находился Гуль, погружалась куда-то вниз, а, может, и вбок навстречу неприятному шелесту.
– Капитан! Что происходит?
Наклонная плоскость гуттаперчивого пола больше не удерживала рядового. Он упал. Цепляясь за случайные выбоины, покатился в неведомую пропасть. Фонарь отлетел в сторону, кувыркнувшись, выхватил на миг обманчивую неподвижность опор. В последней попытке замедлить падение Гуль с хрипом перевернулся на живот и разбросал руки. Однако он опоздал. Колени сорвались в пустоту, скрученным пальцам не за что было ухватиться.
Извиваясь в воздухе, ударяясь телом о мягко
Во сне, не выдерживая стремительного полета, предпочитают просыпаться. Падая наяву, теряют сознание. Бесспорно, люди – капризнейшие из существ. Пытаться угодить им – пустое занятие.
Глава 3
Туман. Бредовое шебуршание мыслей – слишком тихих и поверхностных, чтобы сплестись в озвученное сновидение. Вязкое ощущение беззащитности и знакомая тошнота. Чертов кишмиш из селезенок, кишок и почек!.." Зачем нам внутренности, если рано или поздно приходит некто и все равно потрошит?" – спросила рыба, отплясывая на сковородке.
В самом деле, зачем?… Для каких таких надобностей придуманы все эти эпицентры недомоганий и необъятных потребностей? То есть, пока все хорошо и улыбка в тридцать два зуба, их вроде бы и не чувствуешь. Собственная анатомия познается поневоле – в моменты, когда становится по-настоящему плохо, и та же печень из печени неожиданно превращается в неиссякающий источник боли. Вот тут-то мы и начинаем их ненавидеть! Наши внутренние и такие беспомощные органы…
Горько быть на месте тех, кого замечают лишь когда худо. Беды вместе, а праздники врозь, – какая уж тут любовь! Оттого и шагают наши болезни по нарастающей, обгладывая людей, как саранча сочную поросль.
Гуль слегка пошевелился… Ничего себе! Сочная поросль!.. А может, и не поросль человек вовсе? Скажем, биологический механизм для отловли пищи, последующего ее приготовления, заглатывания и усвоения. Двуногая требуха с гипертрофированными способностями самопитания. Что там еще можно придумать? Наверное, многое. Скверное всегда придумывается легко и в изобилии. Куда труднее – простить и полюбить. А полюбив, выдать ласковое и доброе определение. И чтобы звучало, как музыка. Скрипичная легкая гамма…
– Эй, солдатик! – сознание не спешило вернуться к Гулю. Мысли принадлежали ему, но тело кому-то другому. Или чему-то другому. Сам Гуль не в силах был ни открыть глаза, ни пошевелить рукой.
Когда-то надежнейшим средством от обморока считали похлопывание по щекам. Излишне развитое чувство достоинства предков не позволяло сносить подобное обращение чересчур долго. Человек немедленно приходил в себя и, багровея, хватался за шпагу или стилет. Но это было когда-то. Позднее мир придумал нашатырь, втирания и венные инъекции, и как-то само собой забылось старое доброе средство. Должно быть, по этой самой причине Гуль апатично воспринял с десяток оплеух, и только когда его бесцеремонно встряхнули за плечи, со стоном открыл глаза.
– Что случилось? Где я?
– Давай, малыш, сначала очухивайся. Где и что, разбираться будем позже.
– Не понимаю… Кто вы?
Преодолевая головокружение, Гуль приподнялся на локте и недоуменно уставился на незнакомца. По всей видимости, этот самый человек и привел его в чувство. Узкий разрез глаз, темная кожа и хитроватый взгляд восточного купца. Гуль растерянно сморгнул. Уж не японец ли перед ним?
– Наконец-то – незнакомец одарил его белозубой улыбкой. – Еще немного, и пришлось бы оставить тебя здесь.