Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)

Вайнер Георгий Александрович

Лена, закрыв глаза, шепнула:

– Господи, как это замечательно придумали…

Обнявшись, мы долго молча лежали, потом Лена осторожно сняла с себя мою руку, встала и направилась на кухню. Стукнула дверца холодильника, Лена вернулась с откупоренной бутылкой шампанского, снова обняла меня за шею и приложила холодное горлышко к моим губам. Жадно глотнул несколько раз и хрипло поделился со своим персоналом:

– Отличная шипучка…

– Наверное, – тихо засмеялась Лена. – Это «Дом Периньон» девяносто

второго года…

– Ну да, я забыл – мы ведь в земле чудес! – Я слизнул с ее груди пузырящуюся лужицу шампанского. – Везде это лакают сильные мира сего, а у нас цедят скромные секретарши. А я, как дурак, не беру взяток – к «Дом Периньон» не привык, перед девушкой совестно, будто в бязевых кальсонах на свидание прибыл…

– Вы так мучаетесь своей честностью, Сергей Петрович, что на вас больно смотреть, – светя своими чистыми невинными глазами, посочувствовала Лена. – Не надо хвастаться слабостями. Кстати, у нас возникла сложная этическая проблема…

– Что еще? – приподнялся я на кровати.

– Мне, Сергей Петрович, как вашему личному секретарю, подчиненной, можно сказать, скромной служащей, недопустимо предлагать перейти на брудершафт. Вам, мужчине, настоящему заграничному джентльмену с принципами, вы даже взяток не берете, не пристало первому предлагать мне брудершафт. Как быть теперь?

– Решаем по обстоятельствам – явочным порядком, – смеялся я, целовал ее сладкие губы, и ее ехидный злой язычок был нежен и ароматен, как сорванная с кустика земляничка. Нет, наверное, клубничка. Клубничка. Это все было клубничкой. И так беспамятно, беззаботно хорошо мне было с этой замечательной, лживой, прекрасной гадюкой!

На радио, боюсь, больше любили деньги за рекламу, чем песни Патрисии Каас, – я вздрогнул, услышав из радиоприемника свою фамилию:

– …Сергей Ордынцев приглашает… Хитрый Пес… Верный Конь… Бойкий Кот…

– Ты его зазываешь на съемки, а он наверняка давно спит, – подначила осторожно Лена.

– Нет, он не спит. Кот по ночам не спит, он живет ночью.

– Любопытно было бы взглянуть на вашего отчаянного дружка, – сказала Лена. – А то пристрелит его Кузьмич, и не увижу никогда…

– А тебе-то зачем?

– Ну как зачем? Интересно! – беспечно засмеялась она, и я подумал, что в разговоре с ней я всегда опасаюсь подвоха, ловушки, подставы.

– А тебе никогда не приходило в голову, что Кузьмич не попадет в Кота, а выйдет все как-нибудь наоборот?

– Не выйдет наоборот, мой дорогой! – Она шелковой, гибкой, нежной змеей скользнула вдоль моего тела.

– Почем ты знаешь?

– Любой человек не справится с отлаженной системой. А Кузьмич – это система…

– Но и Кот – не любой человек. У тебя когда-нибудь зубы болели?

– Болели, – удивилась Лена. – А что?

– Тогда поймешь. Лет двадцать назад мы на горы лазили. Кот застудил коренной зуб –

всю челюсть разнесло, спускаться вниз решили, такой флюс – не шутки. Кот взял пассатижи и вырвал себе сам зуб мудрости. Понятно?

– Понятно! – кивнула Лена. – Ему не зубы надо было лечить, а голову. Я думала, что он хитрован, а он отморозок…

Я засмеялся:

– Он не отморозок, он из породы сверхлюдей!

Она погладила меня по голове.

– Ты не старый… Ты даже не взрослый… – Оттолкнула меня и быстро сказала: – Эй, бессребреник, христоподобный мент! Не расслабляйся в нашей конторе. У нас там все очень сложно…

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего… Я бы не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Лена оглаживала меня своими быстрыми легкими руками, и мне было неловко, что она натыкается все время на мои ямы, рытвины и бугры. Она долго делала вид, что ничего не замечает, а потом не выдержала:

– Слушай, а что это ты весь, как швейцарский сыр?

– Профзаболевание, – сделал я неопределенный жест. – Вообще-то меня один раз убили… Словил шесть пуль из «калаша»… Но почему-то выжил.

Она привстала, зажгла ночник и с детским интересом стала разглядывать ямки, старые швы, заросшие рубцы на груди, животе, на руке, на бедре. Наклонилась, нежно гладила, а потом начала перецеловывать их. Может, это ее возбуждало? Я вообще-то слышал, что некоторым женщинам нравятся инвалиды.

Потом схватила за запястье и перебрала в пальцах мой браслет – шесть тусклых, тяжелых, мятых кусочков свинца, собранных кованой золотой цепью.

– Вот это откуда, – зачарованно сказала Лена.

– Хирург Фима Удовский, мой спаситель, вынул их из меня и отдал Коту. Ну а эта пижонская морда, как ты понимаешь, только у Гуччи мог сделать мне браслет. Он заговоренный, мой амулет, я его не снимаю… суеверю…

– И я тебе суеверю, – шепнула Лена, притянула меня к себе, крепко, со сладким вздохом поцеловала, уложила на подушку и накрыла собой, как волшебным сном.

Я скандально вскричал:

– Что, опять?!

А она на миг приоткрыла глаза:

– Не опять… Снова! Всегда… Как первый вздох… Как глоток… Поплыли, дорогой! Снова… В жизни нет ничего лучше… Какое счастье, что шестая пуля попала в бедро, а не чуть левее…

Александр Серебровский:

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ

Мерцающие диски циферблатов на торцевой стене диллингового зала «РОСС и Я» служат иллюстрацией для дебилов, постигающих волшебное соотношение пространства – времени. В первое мгновение возникает ощущение, что время взбесилось.

Московское время – полдень, 12 часов.

Лондонские показывают 10.

Нью-йоркские – 4, не сообразить сразу – день, ночь?

В Лос-Анджелесе сейчас – 1 час. Сколько – Р.М.? Или – А.М.? Как понять?